Конвей рухнул в кресло и облокотился на стол.
— Нездоров? Не знаю. Я… немного… устал.
— Из-за грозы, наверное. Куда вы запропастились? Я прождал вас несколько часов.
— Я… я был у Верховного ламы.
— А, у него. Ну, это, слава богу, в последний раз.
— Да, Маллинсон, в последний раз.
Странный тон Конвея и его сбивчивая речь задели Маллинсона за живое.
— Я смотрю, вы довольно легкомысленно настроены, черт подери, а ведь нам скоро надо отправляться.
Конвей напрягся, стараясь собраться с мыслями.
— Прошу прощения. — Он закурил сигарету, чтобы успокоиться и убедиться в реальности происходящего. Пальцы и губы его дрожали.
— Я не совсем понимаю… вы сказали… носильщики… — пробормотал он.
— Да, носильщики — возьмите же себя в руки.
— Вы намереваетесь выйти навстречу?
— Какое там «намереваюсь» — они уже за хребтом. Нужно немедленно выступать.
— Немедленно?
— Конечно, что за вопрос.
Конвей попытался еще раз перенестись из одного мира в другой, и это ему отчасти удалось.
— Надеюсь, вы понимаете, что все не так просто, как кажется, — выговорил он после долгой паузы.
— Я все прекрасно понимаю, но нужно успеть, и мы, с божьей помощью, успеем, если не будем канителиться, — с натугой проговорил Маллинсон, шнуруя тибетские горные ботинки.
— Но каким образом…
— Бог ты мой, Конвей, вы что — совсем раскисли? Завод кончился, да?
Этот полупризыв-полунасмешка помог Конвею придти в себя.
— Кончился или нет, не в этом дело. Пожалуйста, я объясню. Есть кое-какие важные детали. Предположим, вы добрались до перевала и встретили носильщиков. Вы уверены, что они захотят взять вас с собой? Какое вознаграждение вы можете предложить? С чего вы решили, что они покорно согласятся исполнять ваши желания? Неужели вы полагаете, что можно просто так явиться к ним и потребовать провожатых? О таких вещах договариваются заранее…
— О таких, о сяких… вам лишь бы время протянуть! — раздраженно воскликнул Маллинсон. — Ну что вы за человек, Конвей! К счастью, я сумел обойтись без вашей помощи. Все уже обговорено, носильщикам уплачено, они согласны нас прихватить. Одежда и снаряжение готовы. Итак, отпадает ваша последняя отговорка. Шевелитесь, делайте же что-нибудь.
— Но… я не понимаю…
— Разумеется, но это не важно.
— Кто все это устроил?
— Ло-цзэнь, если хотите знать. Она сейчас там, с носильщиками, и ждет нас.
— Ждет?
— Да, она едет с нами. Надеюсь, вы не возражаете?
При имени Ло-цзэнь два мира внезапно столкнулись и слились в сознании Конвея.
— Вздор! Этого не может быть! — недоверчиво и даже презрительно воскликнул он.
— Отчего же? — тоже едва сдерживаясь, переспросил Маллинсон.
— Потому что… не может… и все. По многим причинам. Из этой затеи ничего не выйдет — помяните мое слово. Вы говорите, что она сейчас там с носильщиками — в голове не укладывается… И собирается ехать с вами дальше — вот это уже полная нелепость.
— Не вижу никакой нелепости. Вполне естественно, что она желает выбраться отсюда, так же, как и я.
— Вы заблуждаетесь, она не хочет никуда уезжать.
— Вы думаете, что знаете о ней больше меня, — через силу улыбнулся Маллинсон. — Может быть, вам это только кажется?
— Что вы хотите этим сказать?
— Чтобы понять человека, не обязательно знать дюжину языков — есть и другие способы.
— Бога ради, на что вы намекаете? Послушайте, Маллинсон, — уже спокойнее заговорил Конвей, — это абсурд какой-то. Не будем препираться. Скажите, что все это значит, я не понимаю.
— Тогда чего вы лезете в бутылку?
— Скажите правду, умоляю, скажите правду.
— Извольте, все очень просто. Молодую девушку, почти ребенка, заперли вместе с кучей каких-то чудаковатых стариков — естественно, что она сбежит при первой возможности. До сих пор такой возможности не было.
— А не пытаетесь ли вы поставить ее на свое место? Она совершенно счастлива здесь — я много раз говорил вам об этом.
— Тогда почему она согласилась бежать?
— Ло-цзэнь сама сказала вам об этом? Каким образом — ведь она не говорит по-английски?
— Я спросил по-тибетски, мисс Бринклоу помогла составить фразу. Разговор получился не очень складный, но… мы поняли друг друга.
Маллинсон слегка покраснел.
— Что вы пялитесь на меня, Конвей, черт возьми — как будто я вторгся на вашу территорию.
— Ну, знаете ли, до такого нужно додуматься. Но ваши слова говорят мне о многом. Могу сказать только, что я сильно расстроен.
— Вам-то с чего расстраиваться?
Конвей выронил сигарету. Он почувствовал себя усталым и измотанным, хотя вопреки всему его захлестывала жалость, которой он сам был не рад.
— С того, что мы с вами вечно тянем в разные стороны, — примирительно заговорил он. — Ло-цзэнь очаровательна, спору нет, но стоит ли из-за этого ссориться?
— Очаровательна? — передразнил Маллинсон. — Слишком слабо сказано. Не думайте, что все вокруг такие сухари как вы. По-вашему, наверное, Ло-цзэнь надо восхищаться как музейным экспонатом. Я смотрю на вещи проще, и если человек, который мне нравится, попал в беду, пытаюсь что-то предпринять.
— Не слишком ли вы горячитесь? Подумайте, куда она денется, если и впрямь решится уехать?
— Наверное, у нее есть друзья в Китае или еще где-нибудь. В любом месте ей будет лучше, чем здесь.
— Откуда вам это известно?
— Я сам позабочусь о ней, если потребуется. Когда вытаскиваешь людей из чертова пекла, не спрашиваешь, есть ли у них куда податься.
— По-вашему, Шангри-ла — чертово пекло?
— Безусловно. Дьявольщиной пахнет, с самого начала. Завез нас сюда какой-то псих — совершенно непонятно, почему… держат чуть ли не под арестом и кормят отговорками. Но самое ужасное — лично для меня — то, как все это подействовало на вас.
— На меня?
— Да, на вас. Вы витаете в облаках, будто ничего вокруг не происходит, и готовы остаться здесь на всю жизнь — ведь сами признались… Что с вами стряслось, Конвей? Неужели вы не можете стать самим собой? Мы так хорошо ладили в Баскуле — вы были тогда совершенно другим человеком.
— Мой милый мальчик!
Конвей протянул Маллинсону руку, и тот жадно и горячо пожал ее.
