Иола говорила с глубокой искренностью. Я хранил молчание, не желая прерывать ее.
— Раньше мир казался мне жестоким, бездушным, несправедливым. Я не могла постичь, каким образом Бесконечное утверждает законы, управляющие вселенной, и не могла представить Бога, который, как некий рыцарь-гигант, в мгновение ока оказывается всюду, где необходимо охранять невинных и защищать беспомощных. Еще будучи ребенком, я спрашивала себя, как Бог может быть повсюду одновременно? Но узнав о Владыках и Защитниках — о людях из давно забытых рас, тех, кто достиг совершенства, чье развитие далеко превосходит все, известное миру, кто работает ради истины и справедливости, — я поняла, что это Учение полно смысла. Ведь если человек развивается, то кто может определить пределы его эволюции? Как мы превосходим дикарей, так есть и другие, кто значительно превосходит нас. Некоторые из этих возвышенных людей все еще живут на Земле, но в телах, не подверженных распаду. Неузнанные, они ходят по всему миру, вечно работая во имя добра, оберегая невинных, защищая беспомощных и смягчая страдания.
Над еще более высокими смерть тем более не властна, и они обитают в невидимом мире, отказавшись от привилегий нирваны. Они презрели небесное блаженство и витают над Землей, неустанно трудясь в мире разума, помогая возвышению всего человечества. Неизвестные никому, непризнанные, они живут ради людей, ибо сострадание их бесконечно.
Иола сделала паузу. Ее огромные карие глаза наполнились чудным светом, лицо сияло божественной любовью. Как красноречива сила того, что исходит из чистого, искреннего сердца!
— И ты верила, что эти могущественные силы — Защитники и Владыки — будут охранять меня, пока сердце мое чисто, а устремления благородны? — спросил я.
— У меня не было ни малейших сомнений в этом.
— Дорогая, скажи, позволено ли здесь любить, так сказать, по-человечески? Можно ли вступать в брак, или тут все — монахи и монахини?
Хорошо, что я достиг власти над собой и укрепил силу воли, ибо прежде ее ответ убил бы меня:
— Мы обучаем любви в значении, какое вкладывает в нее божественный человек, — любви души к душе. Я уже говорила об этом великом чувстве, и то, что было справедливо тогда, справедливо и сейчас. Сторонись любви, которая допускает хоть одну мысль о самом себе. — Она устремила на меня долгий и многозначительный взгляд, только затем продолжила:
— Брак в том смысле, который вкладывает в это слово весь мир, нам неведом. Здесь он заключается не по произволу человеческого закона, церкви или кого бы то ни было. Брак — это гармоничный союз двух одинаково настроенных душ, устремленных к чистой и святой цели — духовному развитию и созданию святилища для определенных душ, ищущих перевоплощения. Брака, как средства удовлетворения чувственных желаний, вожделения и страстей, мы избегаем. Брат, мне трудно говорить с тобой свободно о предмете, который невежество определило как неприличный. Мы придерживаемся мнения, что органы воспроизведения святы и непосредственно связаны с божественной созидательной энергией, потому всякое недостойное их использование является самым непростительным грехом.
Древние фаллические символы, в основном, восприняты неверно, и поверхностный ум не способен увидеть их священное значение. Ослепленные ложной благопристойностью люди ошибочно принимают невежество за добродетель. О, как нелепы их представления, исказившие и загрязнившие священное назначение этих органов! — Впервые в словах Иолы прозвучали ноты презрения. — Мир сегодня подобен огромному омуту дикарского вожделения. Пусть простят меня дикари за оскорбление, — быстро добавила она, будто оговорилась, выбрав неверное слово, — ибо только так называемый цивилизованный человек мог настолько извратить их священное назначение. Даже скоты не опускаются так низко, как он!
Глаза Иолы сверкали, что выдало ее: под обычным спокойствием этой девушки скрывалось пылкое сердце.
— Знаешь, — сказала она, подавшись вперед, — на месте мужчин я постыдилась бы требовать от женщин того, чем они сами не обладают, — чистоты, непорочности. Позор! Какой стыд, что человек узаконил подобную мораль! А женщина — да смилуются небеса над ее слепотой и невежеством! — позволяет свершаться злу, ибо прощает мужчине то, чего не прощает представительницам своего же пола. — Иола выпрямилась в кресле, и ее до этого оживленное лицо приняло печальное выражение. — Увы, страсть слепа, глуха и нема и не прислушивается к убеждениям, лишь страдание может убить чудовище. Да будет благословенно страдание!
— Моя дорогая, — сказал я, когда она умолкла, — я любил тебя и прежде, но теперь мое чувство возросло до бесконечности. Я соглашаюсь с каждым твоим словом и хотел бы, чтобы весь мир сделал то же самое. Ты сказала, что будешь слушаться меня и станешь моей смиренной слугой, не так ли?
Она испытующе посмотрела на меня:
— А будешь ли ты добрым хозяином? — Тон ее был серьезен. Я не вполне понял вопрос, но ухватился за возможность сказать:
— Я готов быть тебе хорошим мужем, любимая.
— Ты же собирался стать монахом, — быстро отозвалась она, не удосужившись ответить ни «да», ни «нет». — Кстати, я вспомнила, что не дала разъяснений по одному из твоих вопросов. Мы — не монахи и не монахини, хотя многие из нас являются ими по сути. Но это — монашество особого рода, и ты поймешь все позднее.
Иола уклонялась от ответа, но я решил проявить упорство:
— Ты действительно считаешь, что я должен стать монахом? — Такое решение можешь принять только ты сам. Но не здесь. У нас есть одно правило, с которым я должна тебя сразу же ознакомить: каждый обязан делать выбор по своей свободной воле, не спрашивая совета. Это одно из важнейших правил оккультизма.
— Что ж, мне остается только довериться собственному внутреннему голосу, — сказал я, одновременно задаваясь вопросом: кем же все-таки она хочет меня видеть?
— Нет руководителя лучше, — отозвалась Иола и, будто прочитав мои мысли, посоветовала, — никогда не старайся сделать что-либо в угоду другим, поступай по совести, так, как считаешь правильным. И чем меньше будет заботы о себе в твоем решении, тем оно вернее.
— Ты избрала совесть единственным ориентиром в жизни? Ведь совесть — понятие относительное, а порой даже неопределенное.
— В обычном человеке совесть должна сочетаться со здравомыслием; у посвященного они — одно целое. Да, для большинства людей совесть и здравый смысл — понятия относительные, но не потому, что они действительно таковы, а потому, что таковы средства, которыми эти люди пользуются. И совесть, и здравый смысл сами по себе являются принадлежностью Бесконечного и, значит, совершенны. Но они получают окраску тех условий, в которых проявлены, поэтому и кажутся несовершенными. Великий музыкант не может извлечь совершенной музыки из негодного инструмента; Божественные совесть и здравый смысл тоже не могут найти совершенного выражения в несовершенном человеке. Чем выше твое совершенство, тем более совершенное выражение находят в тебе Божественные качества. Верно Иисус говорил: живя, познаешь учение. Тот, кто живет в чистоте и бескорыстии, сам воспитывает свой разум, и та информация или знания, которые он обретает, непостижимы для других, не обладающих таким же пониманием. Избавься от всего личного, потому что личность постоянно извращает истину. — Она бросила взгляд на часы. — Уже час. Я должна оставить тебя ненадолго. Чувствуй себя как дома, я скоро вернусь.
