Он постоянно находился с ней в каком-то напряжении. Даже когда ему было с ней хорошо, он как будто все время ожидал подвоха, вспоминая последние недели перед вручением злополучной премии, когда ему тоже было хорошо. Чтобы снять это напряжение, ему необходимы были паузы в их отношениях. После весело проведенных у нее выходных его тянуло домой, куда он возвращался с чувством облегчения.
Но объяснять ей все это не хотелось, и он, как всегда, отделался не вполне удачной шуткой:
– Если бы ты стала моей женой, я сразу стал бы тебе изменять.
Домик в Заозерье к Новому году действительно был полностью готов, но праздник они встретили врозь: она со своими друзьями, он у Мишки в «Онегине».
Он терпеть не мог фразу «Как Новый год встретишь, так и проведешь» и утверждал, что если бы это было так, то он давно стал бы алкоголиком, а вся страна годами не вынимала бы лицо из салата. Но теперь с этой банальностью пришлось согласиться. Весь следующий год, начавшийся в ссоре, они так и провели в постоянном выяснении отношений, расставаниях, возвращениях и новых расставаниях…
Правда, размолвки с Кристиной он стал переносить спокойнее. Постоянные мысли о ней, когда ее не было рядом, постоянные волнения на тему «А где она? А с кем она?» стали просто привычным фоном его существования и уже не могли вывести его из себя. Ему по-прежнему ее не хватало, но он знал, что она рано или поздно вернется, и она действительно возвращалась, а чтобы вечера и выходные, проведенные без нее, не казались пустыми, он снова стал заполнять их интенсивной работой над рукописью, которая отвлекала его от ненужных мыслей и стала продвигаться значительно быстрее. «Еще пару раз поссоримся, – говорил он сам себе, – и, пожалуй, к лету закончу». Он еще не предполагал, что летом ему придется не только отодвинуть сроки окончания работы над монографией, но и пересмотреть все написанное ранее.
В начале июля Толя Латынин собирался поехать с дочкой в отпуск и зашел в кабинет к Сергею, чтобы обсудить планы редакции на время его отсутствия.
Но едва они начали разговор, в динамике раздался голос секретарши Веры:
– Сергей Леонидович, вам звонит некто Шаховской. Сказал, что вы его знаете.
– Если князь, то знаю. Соединяйте.
Он снял трубку.
– Сережа, – раздался в трубке приятный мужской голос, – это Олег Шаховской. Помнишь такого?
Сергей помнил. Олег учился с ним на одном курсе, но на историческом факультете, который располагался в одном корпусе с филфаком. Скромный, немногословный, очень старательный, он усердно занимался и хоть не сказать, чтоб с кем-то дружил, но поддерживал со всеми ровные доброжелательные отношения. Правда, студенты относились к нему слегка настороженно. Ходили непроверенные слухи, будто Шаховской стучит на однокурсников «куда следует». Был в их институте рядом с читалкой маленький кабинет, где сидел какой-то пожилой дядечка, по виду отставник. Ни названия кабинета, ни должности отставника никто не знал, но между собой ребята называли комнатку возле читалки «особым отделом», а дядечку «особистом». Поговаривали, что кто-то видел Олега выходящим из «особого отдела», но кто и когда это видел, доподлинно известно не было. Недоверие к Шаховскому усилилось после одной истории, которая произошла, кажется, курсе на третьем.
На скучнейшей лекции по диамату Сергей обратил внимание, что Юрка Гололобов читает под столом какую-то книжку.
– Чего читаешь? – шепотом спросил Сергей.
Юрка молча показал ему обложку. Это была книга Томаша Ржезача «Спираль измены Солженицына». Сергей удивленно посмотрел на Юрку. К тому времени имя опального писателя давно перестали произносить, а представить себе книгу о нем было просто невозможно.
– Из-за бугра? – поинтересовался Сергей.
– Не-a, наша, – ответил Юрка.
Потом на перемене они разговорились. Юрка сказал, что книгу ему дали на сутки под большим секретом, хотя он сам не понял, с чем эта секретность связана. Книжку написал какой-то чех, друживший некогда с Солженицыным, и издал ее в СССР совершенно официально.
К их разговору подключились другие ребята, и все наперебой стали просить Юрку дать им эту книгу почитать.
– Дать не могу, – сказал Юрка, – но, если хотите, могу подробно рассказать.
Зная талант Гололобова-рассказчика, ребята согласились, и вечером после занятий они собрались в одной из аудиторий. Их было всего человек восемь, в том числе и Шаховской. Юрка артистически пересказал им содержание книги. Сейчас Сергей уже смутно помнил, о чем она, в памяти осталось лишь то, что главная задача автора была опорочить Солженицына, который сначала предал друзей, потом жену и, наконец, родину. Значительно позже он узнал, что книга эта, запрещенная к распространению в СССР, была издана специально для Запада в качестве весьма сомнительного контраргумента в той шумихе, которую подняла заграничная пресса вокруг личности выдворенного с родины писателя. Собравшиеся послушать Юрку не особо афишировали свою встречу, но и не очень-то ее скрывали, поскольку Гололобов ничего не комментировал, не давал никаких оценок, и во всем его рассказе, как, безусловно, и в книге, не было ничего антисоветского или хотя бы безыдейного. И все же, не сговариваясь, они старались не распространяться об услышанном. Однако уже через пару дней их стали одного за другим вызывать в деканат. Деканша, грозная дама, преподававшая научный коммунизм, задавала какие-то нелепейшие вопросы, прерывавшиеся возгласами «Как вы, комсомолец, могли допустить?!», и почему-то называла казавшиеся им безобидными посиделки «лекцией студента Гололобова об изменнике Солженицыне». Время от времени она бросала взгляд на сидевшего вместе с ней в деканате «особиста», который, впрочем, на протяжении всего допроса не проронил ни слова.
Вечером в курилке Юрка подошел к Сергею:
– Ну и как ты думаешь, какая сука стуканула?
– Понятия не имею, – ответил совершенно обескураженный происходящим Сергей.
– А у меня, пожалуй, есть одно предположеньеце… – задумчиво произнес Юрка, но вслух его высказывать не стал, бросил сигарету, сплюнул на пол и стал спускаться по лестнице.
Впрочем, Сергей и сам уже стал догадываться, что речь идет о Шаховском. По-видимому, так же решили и остальные, поскольку со следующего дня, ни о чем не договариваясь, стали откровенно сторониться Олега. К счастью, для всех, кто слушал Юрку, эта история не имела продолжения. По-видимому, кто-то наверху решил, что ее стоит замять, правда, самого Гололобова вскоре отчисли из института якобы за многочисленные прогулы, хотя уж если кого и надо было отчислять за это, так не его, а Мишку Хохлова, который не просто прогуливал, а лишь время от времени заглядывал в любимый вуз.
И вот через столько лет Сергей вдруг услышал голос этого тихого, скромного стукача Шаховского.
– А я тебя уже давно искал, да все никак найти не мог. Я работаю в Москве, в архиве госбезопасности…
«Плохо работаешь, – подумал Сергей, – если даже с помощью своей конторы так долго не мог меня найти».
