— Кто обидел тебя?
Я хочу Виктора, — понимаю в этот миг. Не Виктора, близости. Я ненавижу Виктора. Я ненавижу своё тело, жалкое, рабское тело, отзывающееся на лесть и ласку. Я не хочу близости! Я не хочу зависимости от Виктора, от Дениса.
— Что ты так дрожишь? Тебя сильно обидели? Уж не Витька ли опять?
Я машинально оборачиваюсь. Теперь их двое посреди танцующих. Соляные столбы…
— Уж не Витька же? Он будет служить тебе всю жизнь. У него мой характер.
Подкашиваются ноги.
Ангелина Сысоевна подхватывает меня.
— Я не знаю, что происходит с тобой, доченька, но тебе здесь плохо. Хочешь, выйдем на воздух?
Я хочу близости. Крик моего тела — мой позор.
Танго наконец кончилось. Но что это? Снова танго…
Денис дошёл до матери и пригласил её танцевать. И мой отец… улыбается Денису… И что-то говорит ему. Обкраденный… не чует вора… Хлопает по плечу, как сына.
Как может Денис дышать под улыбкой и лаской отца? Как может смотреть ему в глаза?
Отец улыбается. Идёт через зал к Валентине, моей однокласснице.
Красавица, высокая, с откинутой из-за тяжёлой косы головой.
А мама ищет меня глазами. И не идёт… танцевать с Денисом, она идёт ко мне. Через зал. Семенит. Почти бежит.
— Я тебе горяченького раздобуду… подожди, доченька, я сейчас. — Ангелина Сысоевна хватает мой стакан и быстро уходит.
— Я согласна уехать с тобой вдвоём в любую точку земли, чтобы нас не нашли, — говорит мама. — Что ты так смотришь на меня? Я ненавижу свою жизнь, я хочу жить с тобой, мне будет спокойно только с тобой.
— А как же ты бросишь отца?
Мама улыбается. Жалкой улыбкой побитой собаки.
— Мне всё равно, я хочу быть только с тобой.
Чернота под глазами. Нос заострился. Первый раз с того дня её лицо — вот так — мне… После тяжёлой болезни… Дотронуться до острой скулы… до узкой шеи. Я смею любить свою маму.
— Подумай хорошо, мама. Ты взорвёшь всю свою устоявшуюся жизнь.
— Я уже взорвала. Я хочу быть только с тобой. А ты хочешь жить со мной? Что ты плачешь? Да или нет? Не плачь, ради бога. Ты хочешь жить вдвоём со мной?
— Доченька, тебе опять плохо? — Ангелина Сысоевна ставит передо мной дымящийся чай.
— Да, мама, — говорю я наконец.
И она улыбается. И она… вздыхает, как после приступа.
— Геля, мне нужна твоя помощь, я еду с Полей.
Ангелина Сысоевна смотрит на меня, на маму.
— Ты уходишь от Климентия?
— Я еду с Полей, — повторила мама. — Можешь ли ты передать ему письмо и моё заявление в школу, они столько раз выгоняли меня!
Я дышу, как маленькая… беззаботно. У меня есть мама. Я больше не одна. Не с Ангелиной Сысоевной, я буду жить со своей мамой. И буду спешить домой с работы, чтобы увидеть маму. Я буду маме готовить, чтобы она отдохнула. Теперь я поступлю в институт. Мама хочет, чтобы я училась.
Грохот музыки… Бешеная музыка. Современные танцы — все ребята вместе и каждый — во что горазд. Скачи, крутись, извивайся, моё прошлое. Пусть погибнет в движении всё больное и горькое! Никогда больше мой отец не войдёт в мою комнату и не положит мне на стол задачи. Никогда больше не будет ненавистной химии. А что будет?
Денис — у стенки. Виктор — у стенки. Денис смотрит в нашу сторону. Виктор смотрит в нашу сторону.
Музыка — по головам: все идите в круг!
Красивые, некрасивые, любимые, нелюбимые… — в одном кругу. Никто никого не приглашает… каждый — сам по себе, каждый — для себя…
Отец — в кругу. Напротив — Валентина. Из болезни, из раздражения — музыкой — вытягивается над всеми прежний отец. Ровесник, к которому повёрнуты лица девчонок.
— Я всё сделаю, Маша, что ты говоришь. Кстати, отдам, наконец, мой долг тебе! Сумма не маленькая. Климентий может сорваться, — говорит Ангелина Сысоевна без перехода.
— Выбор… — Мама пожимает плечами.
Я добавляю за неё: «Мне нужно спасти дочь, чтобы не сорвалась она».
Это — жертва, как с Денисом? Я не хочу жертвы. Я уже открываю рот — спросить её об этом, мама улыбается. И глаза — не на ниточках, и нос не заострён… и мама дышит.
Не жертва. Спасение её. Она не хочет жить с Денисом.
— Я хочу спать. — Я встаю и касаюсь ладонью маминой шеи.
— Я провожу, — говорит Ангелина Сысоевна. — Тебе, Маша, нужно ещё побыть тут, а то Климентий догадается: что-то не так.
— Завтра он уходит со своими шестиклассниками в поход.
Мы идём по ярко освещённой улице нашего Посёлка.
— Я так рада… — говорит Ангелина Сысоевна. — Вы устроитесь. Может, я тоже решусь…
Улица ждёт крика и шума выпускной ночи. Сначала — по ней. Потом с неё — к другой. С другой — к опушке леса — жечь костёр, встречать рассвет.
— Представляю себе, как ты счастлива, мама будет только с тобой… — Ангелина говорит возбуждённо, громко, а я слышу другой разговор, который сейчас происходит в актовом зале моей школы:
«Я не могу отпустить её одну, она сорвалась, ты должен понять. Я больше всех в жизни люблю её, я нужна ей. Ты — умный, ты понимаешь».
«Вы бежите от меня?»
«Я бегу за дочерью, от мужа, я хочу быть с дочерью».
«Вы уходите от мужа… ко мне?»
«Ты не хочешь понять, мне нужно время. В моей жизни сплошные стрессы, здоровье в плачевном состоянии, я должна отдохнуть».
«Хорошо, говорил Денис. — Я понимаю. Но вы не можете запретить мне видеть вас… издалека… я буду рядом».
«Нет. Поля любит тебя и знает, что ты не любишь её. Пощади её. Дай нам с ней пожить вдвоём, мы никогда не жили вдвоём, мы обе измучены. Не с мужчиной. Я буду жить под одной крышей с дочерью. Мы обе должны выздороветь. Ты понимаешь?»
«Я понимаю. Но я тоже уезжаю».
«В этом моя просьба и заключается: уезжай в другой город, в столицу, я прошу тебя, дай нам обеим прийти в себя».
— Куда ты поступаешь? — Мы стоим на нашем крыльце, и Ангелина ждёт, что я открою дверь. — Ты меня не слушаешь?
Я обнимаю её — изо всех сил прижимаю к себе.
— Я знаю, ты тоже любишь меня, — говорит Ангелина, когда мы уже сидим за чаем. — Я знаю, ты мне родная, доченька. И я очень прошу тебя, не откидывай Витьку. Я не прошу тебя жить с ним, не дай Бог насильничать над собой, я прошу тебя верить ему и принять его заботу. Вы можете всю жизнь быть родные. Витька тоже поедет учиться, и я буду спокойна, если вы будете помогать друг другу.
Я не хочу. Я хочу быть только с мамой. Я хочу заботиться о маме. И чтобы она заботилась обо мне. Виктор будет мешать.
