— Тебе придется пойти на жертвы, — сказал Майкл. — То, что я сейчас скажу, может показаться тебе нелогичным, даже несправедливым, но я не верю в твой ураган. Если бы это было так, твое лицо выражало бы отвагу: ты даже обрадовалась бы этому урагану, потому что потребовалось бы собрать все твои силы на битву с ним.
— Ты не понимаешь, — безнадежно сказала Лорна. — У меня были свои представления и идеалы, а также чувство женской чести. Все это осквернено и облито грязью.
— Ты уверена, что твои представления так важны? — спросил Майкл.
Лорна изумленно уставилась на него:
— Конечно, важны, они основа моего существования. Мне внушила их мама, и никто не сможет убедить меня в том, что они неправильны.
— Правильны для тебя, — подчеркнул Майкл, — но ты обвиняешь и судишь мужа по своим стандартам.
— Ты приводишь аргументы, не зная фактов, — ответила Лорна. — Но ты рьяно защищаешь интересы Джимми.
— Твой дом там, где твой муж.
Лорна вспомнила, как отец говорил это незадолго до ее свадьбы.
— Мой дом будет всегда там, где находятся папа и дети, — агрессивно ответила она.
— Мне нечего возразить против этого, — сказал Майкл, — пока нечего. Давай скажем вместо этого «твое место рядом с мужем», особенно в такое время, как сейчас.
— Он сам может за собой присмотреть. Он во мне не нуждается.
— Это неправда. Приходила ли тебе мысль, какую опасную работу он делает для страны, всех нас и тебя?
Лорна притихла. А если представить себе, что Джимми могут убить, подумала она. Ее пальцы дотронулись до нераспечатанного письма, которое она прятала в кармане своего платья. Мир без него!.. Мир, в котором больше нет его улыбки, его заразительного смеха, его ищущих губ.
Она боролась против необходимости видеть его. Ей казалось, что эта потребность исчезла, но слова Майкла неумолимо вернули ее обратно.
— Очень хорошо, тогда я возвращаюсь. Можешь написать ему, что я еду.
— Хорошая девочка! — одобрил Майкл, но его голос потускнел. Он внезапно стал выглядеть очень мрачным и усталым.
Они ехали домой в молчании; и только когда добрались до подъездной аллеи дома викария, Лорна взглянула на Майкла с жалобным выражением потерявшегося ребенка:
— Когда я должна уезжать?
— Ожидание обычно хуже, чем осуществление, — ответил Майкл. — Ты предпочитаешь подольше переживать? Почему не завтра?
— Я не могу! — закричала Лорна. — Это невозможно! — Но в голове уже вертелся вопрос: «А если Джимми убьют?» Это было невыносимо: она не могла потерять его!
Когда машина остановилась, она сказала, открыв дверцу:
— Хорошо, я поеду завтра поездом в два тридцать.
Она быстро ушла, чтобы не видеть лица Майкла — это было лицо человека, который испытывает мучения.
Лорна пошла на кухню, но внезапно ее самообладание отступило, она почувствовала, как слезы потекли у нее из глаз. Она думала, что Минни нет, но когда вошла в кухню, то обнаружила старушку в плетеном кресле перед камином. На мгновение Лорна остановилась в нерешительности, но, когда Минни подняла на нее глаза с заботливым удивлением, она подбежала к ней, бросилась на колени и уткнулась лицом в ее фартук.
— Что с тобой, дорогуша? Что случилось?
— Ничего, — рыдала Лорна. — Ничего. Только я такая несчастная, мне ужасно плохо!
— Ну, будет, будет. Ты не должна так расстраиваться.
Лорна подавила рыдания и подняла голову:
— Я завтра уезжаю. Я возвращаюсь к мужу.
— И очень хорошо. Ему без тебя одиноко, бедному парню; он нуждается в тебе, когда возвращается домой после тяжелых сражений с фрицами.
— Минни, — прошептала Лорна. — Как ты думаешь, я не сделала ошибки? Может быть, мне было бы лучше выйти за Майкла?
Минни обняла Лорну за плечи теплой рукой.
— Все мы следуем велениям своих сердец, дорогуша, — сказала она, — им нельзя противостоять, куда бы они нас ни завели. Любовь сильнее всех аргументов на свете и здравого смысла тоже. Мы может сделать много ошибок от любви, но это учит нас быть сильными и великодушными.
Лорна глубоко вздохнула:
— Я была дурочкой. Я пыталась понимать и прощать, но это трудно, когда обладаешь избытком щепетильности.
— Ты разумная девочка, — сказала Минни одобрительно. — Нет ничего, что нельзя было бы простить, когда любишь человека, и ничего, что ты не смогла бы понять рано или поздно. Мужчины, как маленькие дети, всегда причиняют огорчения. Но если ты не можешь понять и простить их, то ты не женщина.
Лорна крепко обняла ее.
— Ты помогла мне больше, чем все проповеди в мире! — вскричала она. — Я не могу передать словами, что бы мы без тебя делали, наша дорогая старушка!
Минни посмотрела на часы:
— Тебе пора пить чай, я принесу его тебе в гостиную.
— Здесь Майкл.
— Ну вот! Почему — ты мне сразу не сказала? Я бы сделала ему горячих тостов с маслом; я знаю, как он их любит. Вечно все не как у людей.
Лорна знала, что Минни ворчит, чтобы спрятать свои чувства. У нее была привычка, когда кто-то уезжал, занять свои руки и возмущаться, что она зря теряет время. Лорна улыбнулась ей от двери робкой улыбкой:
— Пойду наверх припудрю носик.
В комнате она посмотрелась в зеркало и пришла в ужас от своего растрепанного вида. Затем вытащила из кармана письмо от Джимми и стала читать.
Было ли это влияние Майкла или же Минни, но в первый раз с тех пор, как она приехала домой, Лорна читала письмо мужа с пониманием. Оно дышало шумным протестом несправедливо наказанного ребенка; он был смущен, обижен, пытался обороняться.
«Что я сделал? Что я сказал?» — спрашивал он.
И каждая фраза кричала о горячем желании видеть ее снова, этим желанием было наполнено все письмо.
Под действием внезапного импульса Лорне захотелось поехать к нему прямо сейчас, немедленно! У нее появилось смутное предчувствие беды.
Она посмотрела на часы. Было четыре тридцать. Если собраться быстро, то можно успеть на вечерний поезд. Она будет в Лондоне к девяти, а в Маунтлей-парке до десяти.
«Так я и сделаю, — подумала Лорна, — почему бы и нет? Я должна вернуться, Джимми действительно этого хочет».
Но почему не подождать до завтра? — подсказывала ее внутренняя осторожность. Еще двадцать четыре часа не сделают никакой погоды.
Но распечатанное письмо Джимми лежало на туалетном столике, оно звало ее.
Лорна начала укладывать вещи, позвала Минни и Бет, чтобы они помогли ей сложить платья и завернуть туфли, быстро переоделась в дорожное платье, которое было частью ее приданого. Затем расчесала волосы и попыталась спрятать под кремом и пудрой следы недавних слез.
