К тому времени они довольно долго жили под одной крышей, а именно – с того дня, как Клеманс стала принцессой Конде, но их вовсе не соединяла тесная дружба. Клеманс знала, что надменная Шарлотта де Монморанси, всегда чрезвычайно гордившаяся тем, что была последней любовью Генриха IV, презирает ее. Обе женщины уже привыкли, проходя мимо, не замечать друг друга. В этот вечер они впервые встретились лицом к лицу.
Вдовствующая принцесса была еще очень хороша собой. Ее светлые волосы посеребрила седина, а прекрасное лицо немного увяло, но она оставалась и грациозной, и величественной. Ее большие голубые глаза смотрели на молодую женщину с выражением, напоминавшим дружеское участие.
– Не надо ничего говорить, – прошептала она. – Я знаю новости: мой сын и мой зять арестованы. Моей дочери, госпоже де Лонгвиль, удалось бежать, но я пришла говорить с вами не об этом. Я пришла поговорить о нас с вами.
– О нас? А чего нам опасаться?
– Тюрьмы, моя дорогая, не больше и не меньше! Мне известно, что гвардейцы кардинала скачут сюда во весь опор, чтобы арестовать и нас.
– Господи! Ну пускай арестуют! – воскликнула Клеманс. – По крайней мере, я окажусь рядом с ним!..
Крик вырвался из самых глубин души, и он не мог не тронуть сердца матери. Почти нежная улыбка появилась на ее суровом лице.
– Вы так его любите, несмотря ни на что? Несмотря на то, что он был к вам настолько жесток?
– Боже мой, какое значение имеют его чувства по отношению ко мне? Я же не могу заставить его полюбить меня! Насильно мил не будешь… Что же до меня самой, то, если я могу сделать для него что-нибудь…
– Вот именно! Если вы хотите оказаться ему полезной, дочь моя, вам надо оставаться свободной. Бегите, пока еще не поздно, бегите вместе с вашим сыном. Чтобы выиграть часок, прикажите одной из своих камеристок надеть вашу ночную сорочку, улечься в вашу постель и хорошенько прикрыть оборками чепца лицо. А вы тем временем сумеете скрыться: пруды замерзли, можно ехать прямо по льду.
– Но… но как же вы сами, мадам?
– Я?!
На мгновение лицо бывшей пассии Беарнца озарила насмешливая улыбка ее молодых лет.
– Я намерена остаться здесь. Прикажу сказать, что больна, больна настолько, что не могу стронуться с места. При смерти, если угодно! Да я скорее действительно умру, чем допущу разграбление и осквернение моего дома! Солдафонам синьора Мазарини не удастся превратить его в конюшню – они уберутся ни с чем!
– Но я же не могу оставить вас одну!
Старая принцесса перестала смеяться и положила ладонь на плечо своей невестки.
– Я хочу, чтобы вы уехали! Так надо – ради вашего сына. И потом, оказавшись в провинции, вы сможете сделать для своего мужа гораздо больше. Со своей стороны, я обещаю, что… он узнает о вашей преданности ему. А теперь, дорогая, собирайтесь поскорее, у нас считанные минуты: они вот-вот будут здесь!
Внезапно, словно их подтолкнуло какое-то чувство, более сильное, чем они сами, женщины бросились друг к другу, обнялись и поцеловались.
Подобрав юбки, Клеманс помчалась собираться в путь. Подмерзшую землю уже сотрясал конский галоп: гвардейцы кардинала были совсем близко…
Бегство через всю Францию оказалось настоящим кошмаром. Погода была ужасной, дороги разбитыми, то и дело их перерезали глубокие рытвины, заполненные снегом. Ехали почти без остановок в гололедицу и метель… Временами приходилось скакать верхом. Ледяной ветер не давал дышать, коченели носы и уши… Промерзший до мозга костей, насмерть перепуганный ребенок все время плакал.
Так они добрались до замка Монрон, который находился у самой границы провинции Ниверне. Наконец Клеманс и ее сын смогли несколько недель отдохнуть. Оттуда принцесса нашла возможность послать своему мужу письмо и деньги, прежде чем снова пустилась в дорогу, на этот раз – к Бордо, находившемуся тогда под управлением герцога Бульонского и бывшему конечной целью ее путешествия.
Здесь, не щадя себя, она без устали трудилась ради освобождения мужа. Она буквально осаждала парламент, поддерживавший парижан, требовавших изгнания Мазарини; она не давала покоя судьям, добиваясь от них протеста по поводу ареста Великого Конде. Ее видели на ступеньках городской ратуши, выступающей с пылкими речами перед жителями Бордо. Ее видели вместе с некоторыми другими дамами, когда они носили корзинами землю, чтобы помочь в строительстве оборонительных сооружений, воздвигавшихся по приказу герцога Бульонского. Поистине эта милая, застенчивая маленькая женщина была настоящей героиней!
Но, несмотря на всю эту самоотверженность, последнее слово все-таки оставалось за Мазарини. После трех месяцев отчаянного сопротивления им пришлось признать себя побежденными. 28 сентября 1650 года было подписано перемирие и объявлена масштабная амнистия для мятежников. Принцесса смогла вернуться в Монрон. Но Конде все еще оставался в заточении, правда, его перевели из Венсеннского замка в Маркусси. И только тогда он вспомнил о своей жене и удостоил ее письма, которое бедняжка Клеманс просто-таки залила слезами радости.
«Мне не терпится, – писал Людовик, – осыпать вас тысячью поцелуев в благодарность за все те дружеские чувства ко мне, которые вы продемонстрировали. Тем более драгоценные для меня, что своим поведением по отношению к вам я этого отнюдь не заслуживал. Но в будущем вы не пожалеете о том, что столько сделали для меня. Я от всего сердца постараюсь сделать все, что от меня зависит, чтобы моя жизнь отныне была посвящена только вам…»
Привыкшая чувствовать себя брошенной и ненужной, женщина едва не лишилась чувств от счастья. Ей понадобилось несколько раз перечитать это благословенное письмо, чтобы убедиться: глаза ей не лгут. Свершилось чудо! Чудо, которое она считала невозможным… Бывают ощущения слишком сильные и слишком внезапные. Радость чуть не убила Клеманс.
Тяжелые работы, которые ей пришлось выполнять прошедшей зимой, подорвали ее и без того хрупкое здоровье. И от сильных, пусть и радостных переживаний у нее началась лихорадка, которая чуть не свела бедную женщину в могилу. Но Клеманс не хотела умирать! Она не хотела умирать, по крайней мере, до тех пор, пока не увидится, хоть однажды, с тем, кто пообещал ей отныне жизнь в любви и согласии. Когда она узнала, что Мазарини освободил наконец ее супруга и Конде смог добраться до Фландрии, силы ее в борьбе с болезнью удвоились. Она хотела во что бы то ни стало поскорее присоединиться к мужу.
Прошло немного времени, и она смогла отправиться в дорогу. Путь лежал по разодранному на части гражданской войной королевству. Надо было обогнуть Париж, надо было прятаться днем, двигаться ночью, надо было ехать верхом или в простой повозке, чуть ли не на телеге… Клеманс была еще очень слаба, и отвратительные дороги чуть ее не прикончили. Она добралась до Валансьена на исходе сил, и сразу же – первое разочарование: муж уехал в Брюссель и просил ее дождаться его возвращения. Она послушно принялась устраиваться и ждать, ждать, ждать…
Так она дожидалась… несколько месяцев, становясь день ото дня все печальнее. Мужество потихоньку оставляло ее. Правда, дважды она получала от Конде письма, но совсем непохожие на то, из темницы: ни одного хоть мало-мальски нежного словечка. Холодно высказанные требования выслать ему драгоценности и серебряную посуду. Она послала все, что он хотел, не добавив ни слова упрека.
