Нет, разумеется, и сам я был не безгрешен – путешествовал с поддельными документами и под фальшивым предлогом. Знай Рошамбо об истинной цели моей миссии, он мог бы с чистой совестью расстрелять меня как шпиона. И тут, конечно, Астиза была весьма полезна. Она не забыла надеть на шею маленький медальон, который вручил мне в Сен-Клу Наполеон, и теперь тонкая цепочка поблескивала в развилке ее грудей.
– Изумительное украшение, мадам, – заметил губернатор.
– Подарок первого консула, – отозвалась моя жена и слегка покраснела от смущения.
Рошамбо приподнял брови.
– За что же такая честь?
– Такие подарки он вручает людям, к которым благоволит. Вообще-то Бонапарт отметил заслуги моего мужа. Итан – такой способный и деятельный дипломат…
– Что ж, – генерал уселся за стол и посмотрел на нас с уважением, не лишенным, как мне показалось, подозрительности. – Надеюсь, вы в полной мере оцениваете значимость этой безделушки.
Я знал, что у любого человека, приближенного к Бонапарту, много не только друзей, но и врагов.
– Я рассматриваю этот медальон как защиту, – невозмутимо заметила Астиза.
Наш собеседник как-то неуверенно кивнул и жестом пригласил нас сесть, а затем похлопал по стопке наших фальшивых документов с поддельными подписями американских делегатов Ливингстона и Монро.
– Ценю ваше желание ознакомиться с нашей стратегической позицией в Новом Свете, Гейдж, но до тех пор, пока я не получу подкрепления, ваш доклад никакой ценности представлять не будет. Луизиана продана, англичане атакуют по всем направлениям. Они уже захватили Кастри на Сент-Люсия, затем – Тобаго и подбирают голландские острова, точно каштаны по осени. Где мой флот? Насколько мне известно, он прячется во французских портах. И если британцы будут продолжать блокаду, мы попадем в весьма затруднительное положение. Колонию могут целиком захватить черные, а это приведет к полной дикости и варварству. Но лекарство от этой страшной болезни нам недоступно.
– Лекарство? – Я огляделся по сторонам. Кабинет был украшен в милитаристском стиле – повсюду флаги, штандарты, шпаги, ружья, старые алебарды и пики – словно те, кто его оформлял, обчистили какой-нибудь чердак в Бастилии прежде, чем разрушить эту тюрьму. Здесь также находился диван, обитый красным бархатом и заваленный желтыми шелковыми подушками, и буфет, где стояли вина, коньяки и ликеры, а также наборы фужеров и рюмок из тонкого хрусталя.
– Тут напрашивается только один выход. Надо полностью очистить Санто-Доминго от нынешнего негритянского населения, зараженного радикальными идеями, и заселить его заново покорными рабами из Африки. Этим рабам следует запретить читать и собираться на всякие там митинги. И надо будет постоянно внушать им, что любое неповиновение наказывается очень жестоко и больно. Это ничем не отличается от дрессировки собак или объездки лошадей. – Теперь генерал рассматривал свои округло обточенные ногти. – Но чтобы осуществить это, мне нужна огромная армия, а наша армия тает прямо на глазах от лихорадки, как кусочек льда на солнце. Словно сам Господь Бог ополчился против нас, и я, хоть убейте, не понимаю за что. Неужели он хочет воцарения варварского вуду? Чтобы место церквей заняли деревья и болота? Неужели ему угодно, чтобы крестьяне выращивали ямс вместо сахарного тростника? У нас имеется «Code Noir», или «Черный Кодекс», где прописаны права хозяина и раба. И когда он соблюдался, здесь был рай. А теперь негры выбрали анархию.
– Может, для них это не было раем, – заметил я.
– Там запрещалось избиение рабов, порка кнутом. И потом, мы оказали им огромную любезность, вытащив их из дикой Африки. Согласно «Черному Кодексу», у каждого человека свое место. Сам король способствовал распространению этого документа, когда у нас был король. Но все это было так давно! Теперь Бонапарт пытается сохранить спокойствие и порядок путем восстановления рабства – единственной здравой и прогрессивной экономики. Но черные уже успели превратиться в фанатиков. И мне остается лишь полагаться на себя, чтобы как-то сдерживать наступление этих варваров. Я человек в этом смысле творческий, но меня не понимают и не одобряют даже мои собственные офицеры. – Рошамбо горестно вздохнул – просто воплощение самопожертвования!
– Великие люди часто не добивались признания при жизни, – решил польстить ему я. Что правда, то правда, так оно и было.
– Моя главная задача – это защита слабых и невиновных, таких людей, как ваша жена, – продолжил француз и улыбнулся Астизе. – Я также пытаюсь укрепить боевой дух, устраивая разные развлечения. Завтра вечером состоится бал, и вы оба приглашены. Полное поражение грозит нам в том случае, если мы откажемся от цивилизации. А потому я неустанно тружусь, чтобы поддержать соответствие нашим нормам и правилам. И столь же неустанно работаю, чтобы уберечь всех нас от Дессалина, который повесил и замучил столько французов, что и не сосчитать. – Губернатор кивнул и подмигнул Астизе; вот же ублюдок! – Мы не должны подпускать его к нашим женщинам.
– Ценю вашу галантность, – заметила моя жена с такой правдоподобной искренностью, что я в очередной раз подивился способности женщин управлять отношениями с незаурядным актерским мастерством. – Искренне надеюсь и полагаюсь на вашу защиту во время всего нашего пребывания в Санто-Доминго, дорогой виконт.
– Не подведу, можете быть уверены. – Генерал небрежным жестом взял со стола пистоль, и мне оставалось лишь надеяться, что он не заряжен. – Главное правило – не проявлять к неграм никакой жалости. Леклерк изо всех сил старался быть строгим, привязывал к спинам пленных тяжелые мешки с мукой и сталкивал их в море, где они тонули, но это лишь напрасная трата хорошего хлеба. Была черта, за которую он никогда не переступал. Для меня же таких ограничений не существует. Я вешал. Я расстреливал, я сжигал живьем и варил в кипятке. Когда-нибудь видели, миссис Гейдж, как человека живьем варят в кипятке?
– Никогда. – Моя супруга содрогнулась. Если кто-то и способен вытянуть секреты из Рошамбо, так только моя Астиза, подумал я. Но будь я проклят, если она хоть на шаг приблизится к его спальне! – Чтобы пройти через все это, нужно незаурядное мужество, – добавила она, а я беспокойно заерзал в кресле.
– Да, тут нужна определенная твердость характера, – хвастливо заявил Рошамбо. – Многие офицеры теряли сознание, когда жертвы начинали кричать. Но и на черных это тоже производило незабываемое впечатление. Если б я мог замучить и казнить хотя бы тысяч десять рабов, среди миллионов восстановился бы порядок.
– Так ведь это своего рода сострадание, – заметила Астиза.
– Именно! – Наш собеседник не отрывал взгляда от развилки между ее грудями, словно просто физически не мог смотреть ей в глаза. Нет, я его не виню, у меня та же проблема. – Я запер сотню рабов в трюме корабля и задушил их, напустив туда серы. А потом заставил другую сотню выбросить трупы в море. Весь остров только об этом и говорил.
– Могу себе представить, – кивнула моя жена.
– А моя последняя новинка – это питающиеся человечиной собаки. Я купил их на свои собственные деньги и переправил из Испании на Кубу. Нет, смею заверить, никакая армия из черных не сможет противостоять французскому полку в бою на открытом пространстве. Но всякий раз, преследуя смутьянов в джунглях, мы нарываемся на засаду. Меня это просто бесит, а наши офицеры начинают трусить. Однако собаки могут учуять врага и предупредить наших людей о засаде. Сам я еще не принимал участия в этой охоте, но говорят, что псы страшно агрессивны и разрывают негров на куски.
