Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
— Ошибки быть не может. Это он, мой давнишний любовник. Да что там — гражданский муж! — Аня торопливо потёрла ладонью сведённую болезненной судорогой щёку. — Когда мы сидели в ресторане «Фламинго» ещё с покойным дядей Юзей, я узнала Звягина. Это было в начале января. Он с Беатрис, а с ними ещё одна парочка, ужинали через стол от нас. По счастью, он-то тогда меня не заметил! Я спросила дядю Юзю, кто этот мужик, и услышала имя — Владимир Солод. Я видывала его на свету и в темноте, голого и обмундированного, пьяного, как свинья, и трезвого, как стёклышко. Я ошибиться не могу — это он! Можешь мне не верить, твоё дело. Но обязательно скажи Хуторову, чтобы больше не ходил в клуб. У него, наверное, есть семья, дети. Может, родители ещё живы. Ты потеряла сына, так не допусти, чтобы погиб ещё один человек. Да, ты пострадала из-за него. Но Вениамин-то ни в чём не виноват! Он не знал, что его машина взорвётся. Или… — Аня вдруг запнулась и схватила Веронику за ледяную руку. — Или ты думаешь, что Хуторов кому-то действительно всерьёз задолжал? Не скрывай, расскажи, если знаешь! Мне кажется, что ты не сильно боишься за своего Веника. Да, я помню про Даню. Но, в то же время, не думаю, что тебе полностью безразлично, останется в живых твой спонсор или нет. Ведь тебе нужны деньги — для себя, для мамы. Тех, что, возможно, заплатят за Даню, маме за ранение, на жизнь и лекарства не хватит. Без Хуторова тебе в любом случае будет хуже, чем с ним. Но ты странно безразлична к моем словам. Не веришь? Считаешь, что я пугаю тебя? Неужели я произвожу впечатление сумасшедшей, способной попусту запугивать тебя теперь? И с какой, интересно, стати? Рона, я отвечаю за каждое своё слово. Да, это Звягин — суперкиллер, терминатор, если на то пошло. Да он без пистолета, одним пальцем человека прикончить может, если ткнёт в нужное место. Сейчас этот кадр следит за Хуторовым. Продолжается всё более месяца. Очень возможно, что на днях приговор приведут в исполнение. Рона, мне кажется, ты знаешь, ЧЕЙ это приговор. Может, Вениамин тебе рассказывал о своей прошлой жизни? Ведь ты случайно стала жертвой одного из тех покушений. Вы не могли не обсуждать эту тему. Не бойся меня! — Губы Ани дрожали, и на длинных, не накрашенных ресницах повисли слёзы. — Ты в курсе, это точно. Не молчи! По крайней мере, ты точно о чём-то догадываешься. Не обижайся, но у меня сложилось впечатление, что после гибели сына ты стала хуже относиться к «папику». А ведь он к обрушению купола никакого касательства не имеет. Вот это меня удивляет! Получается, потерю ноги ты простила ему с лёгкостью, а вот сейчас возненавидела его. Или я не права?..
* * *
Вероника Кирьянова ответила не сразу. Она пила кофе, не притрагиваясь к угощению, задумчиво смотрела из-под чёрного платка в окно, за которым густо падал снег, и думала о своём. Аня не торопила её. Она тоже молчала и гладила одного из котят Валенсии, которая мурлыкала тут же, возле коляски.
Звенящую тишину нарушал шум автомобилей на трассе и визг ребятишек за окном. Веронике было больно слышать, как орут пацаны на горке — каждый возглас напоминал ей о сыне. Аня думала, что эта роковая путана при жизни так не любила своего мальчика, как полюбила его после смерти. Возможно, почувствовала вину перед ним. Скорее всего, сейчас переживает, что проводила с ребёнком слишком мало времени, посвящая себя Хуторову. Из-за этого у неё и возникла неприязнь к «папику», которую трудно преодолеть.
— А ты проницательна, Нетти! Тебе бы в ментовке работать. — Вероника говорила сухо, холодно, глядя на Аню даже с некоторой неприязнью.
Та пока ничего не понимала. Вместо благодарности за предупреждение о грозящей опасности получить вот такой взгляд, раздражение, даже гадливость она не ожидала.
— Да, действительно, после гибели Даньки я иначе взглянула на одну историю. То есть до четырнадцатого февраля, до этого проклятого «Трансвааля», я вообще не задумывалась о том, как страшно потерять своего ребёнка. Почему-то казалось, что в нашей семье такого произойти не может. Я особенно никогда за сына не боялась. Он на велике гонял по московским улицам, из секций возвращался поздно вечером. А я надеялась на милостивую судьбу… Неужели мало того, что я сама без ноги осталась?! Не по своей вине, а просто так… походя. Нет, как выяснилось, чаша страданий ещё не испита. Когда я увидела Даньку в морге, почувствовала такое… Я так хотела найти виновного и своими руками прикончить его! Сейчас гадают, кто виноват в обрушении купола. Одни уверены, что несущую колонну взорвали террористы. Другие грешат на ошибки проектировщиков. Третьи — на качество стройматериалов. А я пока не знаю, кому верить и что думать. Но, в любом случае, проклинаю виновного в обрушении, кем бы он ни был. Я бы изобрела самую кошмарную казнь для убийцы моего ребёнка. Да, все люди — эгоисты, тут и спорить не о чем. Они обращают внимание на чужие слёзы только тогда, когда похожее происходит с ними. Я всё вспоминаю, вспоминаю… Новый год, мой день рождения двенадцатого января, гадание на святки. Мы с мамой и Данькой вместе делали кулебяку с сёмгой и шпинатом, пекли мармеладные плюшки. Мы жгли бумагу под Старый новый год — как обычно. И у Даньки тени получились кошмарные… Будто маленький гробик с закрытой крышкой… Мы с мамой постарались забыть про это. Такое с ней могло случиться, со мной, но только не с ним! Он едва жить начал! Понимаешь, Нетти, я домой приезжаю, в комнату его заглядываю… Там мяч футбольный, гимнастические кольца, верёвочная лестница, качели. Детский уголок с постелью наверху, а письменный стол — снизу. Будто выбежал во двор и скоро вернётся… В серванте игрушки его стоят — машинки, слоники, резиновые фигурки, которые в ванне плавают… Я, когда это вижу, теряю ориентировку в пространстве. В голове карусель, в душе — паника. Начинается одышка. И вдохи-выдохи какие-то ненормальные, частные и глубокие. А потом происходит ужасное — пол качается, будто корабль в шторм. И мне на одной ноге не устоять. Страх заставляет сердце то быстро барабанить, то замирать. Я ощущаю себя такой ничтожной, бессильной перед всем этим. И я наконец-то поняла, что должна была чувствовать та женщина…
— Какая? — Аню словно кинуло вперёд, и кресло ухнуло вниз. Вероника явно созрела и решила пооткровенничать. — О ком ты говоришь?
— Её зовут Фаина Адельханян. Один раз мы с Вениамином ночевали в Истринском районе, в двухэтажном кирпичном особняке. Там повсюду камеры видеонаблюдения, толпы вооружённой охраны. Кроме того, двухметровый забор с колючей проволокой. Берёзки, правда, не вырублены. Из-за этого Хуторов не открывал защитные жалюзи. Одна из комнат была отдана под домашний кинотеатр. Мы сидели в креслах, пили коктейли, смотрели какой-то американский боевик. Когда он закончился, я попросила Вениамина объяснить, почему он всё время от кого-то прячется, даже здесь, под охраной. Кроме того, он всё время курил кальян и вообще вёл себя нервно. Веник сказал: «На месте каждого киношного убитого вижу себя. Она не отступится, эта сумасшедшая баба. Если со мной что-то случится, запомни сама и другим передай — виновата Фаина Эдуардовна Адельханян. Я тебе отдам дискету, которую в случае моей гибели нужно переправить в милицию, в прокуратуру, в РУБОП, ещё куда-то — там написано». Вениамин вдруг сполз с кресла на пол, и в глазах его в тот момент стояла смерть. Оказалось, что женщина преследует его уже тринадцатый год, и все покушения — дело её рук. Хуторов сообщил о ней жене, матери, сыну, друзьям. И всех просил не забывать это имя — Фаина Адельханян. Только с ней у Хуторова остался не разрешённый конфликт, но он стоит всех прочих…
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
