Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 43
Рассылочник-организатор – лицо, ответственное за организацию рассылок книги читателям, осуществляющим заказ, рассылок подарочных экземпляров главам государств, деятелям и известным прогрессивным людям планеты, а также рассылок благотворительных партий книги в беднейшие регионы мира.
Бухгалтер – лицо, ведущее учёт всех операций, осуществляющее отношения с налоговыми службами и производящее расчёты с членами издательской группы, руководителем проекта и автором издаваемого сочинения.
Ну и, конечно, надо обеспечить приличное рабочее убежище – с условиями труда, хорошим светом, недорогой столовой, рекреацией, необходимой мебелью, спецтехникой, средствами современной связи и т. п.
Окрылённый предусмотрительными и полезными мечтами (хотя плечо мне и давил ремень кошёлки), не заметил, как очутился в Поварском. Окно в фонаре открыто было настежь. Создание печальной красоты сидело, устремив взгляд в книгу или журнал (не видно снизу), и отводило пальчиками прядь льняных волос за розовое ухо. Не знаю, что на меня нашло и откуда взялась отвага, но только мне невыносимо захотелось самому убрать эту прядь! Самому коснуться этой щеки и розового уха! Так захотелось, что я встал против окна на проезжей части между двумя рядами припаркованных машин и, цепенея внутренне от значения события, сказал:
– Простите, что обращаюсь к вам, не будучи представлен! Виноват. Я понимаю – оправданий нет и быть не может, но сила чувств во мне сейчас превозмогает и силу разума, и правила приличий. В конце концов, язык нам дан не для того, чтобы где надо промолчать. – Дева устремила на мою увечную фигуру взгляд: он был прекрасен – удивлён и недоверчив. – Я прохожу здесь каждую неделю туда, – махнул рукой в направлении Стремянной, – а потом обратно, – указал на Колокольную, – раз, не реже. А то, бывает, даже чаще – два. Зависит от надобности дела. Поэтому вас вижу у окна давно. И давно любуюсь! Простите дерзость и не обессудьте – не любоваться не могу. Поскольку нахожу в вас, так сказать, явление прекрасного, разом вмещающее меру красоты, ума и большой отваги. А кроме этого, вы понимаете – я вижу – значение великих слов Максима Горького «человек – это звучит гордо», состоящее в том, что люди должны быть гражданами и созидателями, а не паразитами Земли! Такое сочетание теперь довольно редко встретишь. И как несправедливо, что судьба вас обрекает на печаль и незаслуженное одиночество!
Тут подала сигнал пугающим гудком машина (подкралась так, что не заметил), и я был вынужден, чуть припадая на протез, сойти с проезжей части. Потом вернулся и продолжил (говорить с дороги можно было, голоса не повышая, а с тротуара на противоположной стороне пришлось бы горло утрудить):
– Готов быть вашим добрым другом, пока стучит и отличает тьму от света сердце! Ведь я и сам такой же… Нет, не в смысле меры красоты и других достоинств, а в смысле понимания значения великих слов и одиночества! Хотя, конечно, есть во мне отвага и ум – вы это сами разберёте, когда я вам на днях преподнесу одну необычайную по свойствам книгу… Но это позже. А теперь прошу поверить: как ни было б печально ваше положение, отчаиваться и впадать в уныние не стоит! Ведь есть на свете человек, который может с вами разделить груз вынужденного отчуждения от радостей общения и игр на воздухе! А если есть такой, то вы уже не одиноки, нет! Совсем не одиноки! Вот! – Я вытащил из кармана брюк шнурок, однажды здесь упавший мне под ноги. – Храню и не могу расстаться – ведь эта вещь досталась мне от вас!
Не уверен, что передаю речь слово в слово – всё-таки я был взволнован, и голову кружил туман… Однако общий смысл искренних и совершенно не обидных выражений был именно таков. Тем непонятнее (и незаслуженней) ответ, который на меня из фонаря, фигурно говоря, свалился и ошеломил.
– Вы что, дурак? – сказала дева. – Я этой ленточкой играла с кошкой. Она её и сбросила в окно. Вам делать нечего? Не знаете, что гадко в чужие окна нос совать? Как вам не стыдно! Только я присяду к свету отдохнуть, вы тут как тут – и пялитесь в окно. Маньяк! Ещё раз явитесь – я Гришу позову.
Григорий! Гриша!.. И словно все иголки мира в меня вонзились!
Боже, сколько раздражения и некрасивой злости было в её голосе – ужасно! И это имя!.. Я онемел. Она же, сказав свои слова, легко и – невероятно! – без поддержки встала, закрыла створку, подхватила с подоконника и сунула под мышку стопку лакированных журналов (на обложке (заметил) сапфирами сверкала бижутерия), задёрнула занавеску и за нею скрылась.
Пока шёл к Колокольной, пылали щёки и всё мерещилось, что сзади догоняют двое – она и врач Григорий с железным молотком в кармане белого халата. Украдкой глянул за плечо, и краю глаза показалось – точно! Спешат, подскакивают на ходу и строят рожи! И у обоих туловища, как полные воды резиновые грелки, колышутся нехорошо и страшно! Я прочь понёсся без оглядки, позабыв про свой протез, – гремела только за спиной кошёлка. А на углу всё же решился, обернулся. Конечно, ни ее, ни врача Григория не было нигде.
* * *
Ногу в пыльном бежевом берце, торчащую из треугольного лаза, увидел Сергей. Так что спасением обязан я средоточию знания, а не действия – брахману, родившемуся по недоразумению в Сибири под сенью кедрача.
Сказали, что был неотразим – ликом сер и зелен, с сиреневыми мёртвыми губами.
Спросил: кто-нибудь щёлкнул камерой на память?
Фёдор ухмыльнулся, достал валокордин – мне и себе, – бросил: нормально, будет жить.
Вася тормошил меня, мол, при угаре надо больше двигаться, чтобы скорей отпрыгнуть.
Только угар ли это – сомневался Глеб.
Меня мутило, кружилась и трещала голова, поэтому обратный путь запомнил плохо.
Был, кажется, кишлак, где в качестве реликтов обитали знатоки согдийских снадобий, хранители забытых эликсиров.
Был, кажется, базар в посёлке на пути к гиссарским пикам, куда увлекли меня, чтоб разогнать отравленную кровь, неугомонные бойцы на шпильках – Фёдор и Василий.
И точно был тоннель – тот, под Анзобским перевалом, что загазован почище сжалившихся надо мной горящих копей.
Когда, одолев Гиссарскую громаду, спускались вдоль бурлящего Варзоба, мой телефон поймал потерянную сеть и, морзянкой пикнув, ожил.
Сквозь налитые гнётом веки посмотрел: непринятый звонок жены и следом – sms: «Как ты? Сон видела – тебя выбирали дирижёром Мариинки. Не выбрали. Ты – на сцене, а я почему-то в зале. И между нами разрастается пространство. И мне так страшно, страшно, страшно… Поплакала, когда проснулась».
Сонным пальцем набрал ответ: «Не плачь. Дирижёр я никакой. Утром вылетаю, и пространство, как рана, зарастёт».
Подумал, помнится, что скуповато. Решил – вернусь и буду нежен.
Тут, кажется, заснул.
Вечер и ночь в Душанбе проспал сурком.
Товарищи прощались в «Зарине» с Азимом.
Утром, выдышав изнутри наружу наконец весь скверный газ, почувствовал себя определённо лучше, чем чувствовал забывший накануне в «Зарине» о мере Вася.
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 43
