Какова бы ни была роль саксонца в исчезновении Аньи и Киэра – а Ивейн подозревал, что тот принял в этом участие, – от него, как и вообще от саксонцев, трудно было ожидать правды. А потому ответ Клода ничего не значил для Ивейна, и он, пройдя мимо, опустился на корточки перед любимцем Аньи.
Осторожно нащупав сквозь шерсть грудку лисенка, Ивейн почувствовал, что Нодди жив. Сунув руку в дорожный мешок, жрец вытащил оттуда склянку со снадобьем, приводящим в чувство, и поднес к остренькой мордочке. Нодди дернулся, потряс головой и неуверенно поднялся на лапки. Ивейн улыбнулся.
Торвин был поражен. Но не воскрешением животного, а тем, что этот, якобы такой проницательный человек, не заметил, что речь-то шла только об исчезновении мальчишки, но не о девушке. Подавив в себе едкое, язвительное презрение к этому явному недостатку сообразительности друида в самых простейших вещах, Торвин решился заговорить первым. Но, стоило ему открыть рот, как Ивейн внезапно поднялся, повернувшись к нему, и неожиданные раскаты его хохота огласили лес.
Жреца порадовало действие уловки на этого человека, по мнению Ивейна, раздувавшегося от самомнения под личиной униженности. Кончив смеяться, друид язвительно потребовал:
– А теперь расскажи мне о похищении Аньи.
Торвин поежился от этих странных, необъяснимых действий жреца. А вдруг он сумасшедший? Саксонец слегка отступил назад. А если он буйный и обладает необычайной силой в приступах бешенства?
– Что тебе известно о ее похищении?
Глаза Ивейна стали ледяными, взгляд пронизывал Торвина насквозь. Друид шагнул к нему и остановился перед дрожащим саксонцем.
Торвин отступил и наткнулся спиной на толстый ствол дерева.
Ивейн счел, что все действия этого человека служат подтверждением его догадки, что он мало напоминает того слабого и жалкого недотепу, за которого выдавал себя.
– Кто похитил Анью? Где она теперь?
Торвин злился на себя за то, что колени его дрожат, и особенно потому, что эта дрожь не была притворной. Злость эта позволила ему надеть на себя прежнюю личину и ответить с подобающей видимостью тревоги:
– Пока я отправлял свои надобности, я слышал, как два незнакомца переговаривались шепотом, – сказал саксонец, потом выпрямился и даже слегка наклонился вперед, понизив голос, перед тем как добавить: – Я выглянул из-за кустов и увидел девушку. Она лежала на земле, столь же бесчувственная, как недавно лисенок.
Услышав, что любимой грозит опасность, Ивейн почти обезумел. Гнев вспыхнул в нем с новой силой, грозя смести все преграды, воздвигнутые рассудком.
– Ты видел, что с ней сделали? Стараясь сдержаться, Ивейн произнес это ровным, бесстрастным голосом.
– Ее завернули в одеяло, перекинули через седло огромного жеребца и умчали куда-то.
Торвин, размахивая руками, намеренно неуклюже попытался изобразить происшедшее.
– Они не говорили, куда увозят ее?
Ивейну не требовалась помощь саксонца, чтобы ответить на этот вопрос. Лишь каменные стены, построенные человеческими руками, да очень немногие другие препятствия могли помешать друиду узнать местонахождение любого человека. А узы (пусть даже неправедные), связывавшие Ивейна с возлюбленной, без сомнения, направят его на верный, ведущий к ней путь. Ему даже не придется прибегать к помощи заклинания, необходимого в таких случаях. Задавая этот вопрос Клоду, жрец вовсе не собирался узнать, где находится Анья, – он хотел лишь понять, какова роль саксонца в ее похищении. Лучше выведать об этом заранее, перед тем как пуститься на поиски, чтобы подготовиться к возможному предательству.
Торвин с готовностью кивнул головой:
– Да, говорили. Они хотят заточить ее в небольшом аббатстве, у самой границы, по ту ее сторону, в Уэссексе. Торвин помолчал, явно ожидая, что Ивейн заговорит, но тот терпеливо ожидал продолжения, которое, он был уверен, последует. – Завтра утром я отведу вас туда.
Досадуя, что друид, как он надеялся, не попросил его о помощи, саксонец, стиснув зубы, но улыбаясь, сам предложил ему свои услуги.
– Я знаю прямую дорогу, по ней можно будет дойти быстрее.
– Как это керл, живущий на границе Нортумбрии, так хорошо знает это маленькое аббатство!
Мысленно видя перед собой Анью, лежащую без сознания, как тогда, после падения с лошади, Ивейн хотел посмотреть, как будет юлить и изворачиваться этот человек, прежде чем должным образом покарать его.
– Моя бабушка постриглась в монахини и удалилась от мира, когда я был еще мальчиком, – тотчас же, не задумываясь, ответил Торвин. Слова его прозвучали правдиво, поскольку так оно и было на самом деле. – Теперь вы понимаете, почему я могу проводить вас туда с первыми лучами рассвета.
Ивейн лишь слегка усмехнулся на это. По его мнению, поспешность и несомненная искренность ответа саксонца были настолько же коварны, как и заминка и колебания. Последние говорили о недостаточно разработанном плане, но первое еще отчетливее выявляло связь этого человека с местами, столь удаленными от его дома. Для простого крестьянина, за которого Клод выдавал себя, такие связи были невероятны. Конечно, пострижение в монахини было обычным делом для стареющей бабушки какого-нибудь благородного господина, но керла? Нет, никогда.
Ивейн тотчас же уловил промах саксонца, блеснувший, точно луч в непроглядном мраке. В его недоговоренности друид отчетливо ощутил расставленную для него западню. У него уже и раньше мелькали в голове подозрения – ведь ни один из встречавшихся на его пути недругов не пожелал открыто схватиться с ним. Ивейн рассеянно ткнул посохом в мягкую землю. Да, его несомненно заманивают в ловушку. А кто же тогда Анья и Киэр? Приманка, чтобы завлечь его в сети?
Тем не менее, решил жрец, этих невинных нужно освободить. Только после этого он сможет вернуться к главной цели своих поисков – спасению Адама. И все-таки ему жаль было терять время, и он опять досадовал, что вынужден задержаться. Он отвечал за них и не мог уклониться от этого.
– Завтра? Почему не сейчас?
Ивейн устремил на саксонца пронзительный взгляд, и тот тотчас же понял, что рано обрадовался, считая, что все бурные пороги его нелегкого плавания уже позади.
– А потому, мой друг… – Даже слащавая, липкая патока, сочившаяся из голоса Торвина, не могла заглушить прозвучавшей в нем едкой иронии. – …что я не друид и не жрец, и мне надобен свет, чтобы отыскать те приметы, которые укажут мне путь.
Глаза Ивейна, взбешенного этой шумливой насмешкой, сузились. Он слегка отступил назад и вскинул свой посох вверх, к черному куполу неба – низкое, глуховатое песнопение вырвалось из его груди.
На глазах у саксонца, не верившего себе, неведомые слова, обладавшие таинственной мощью, погрузили в молчание окружающий лес. Торвин замер, не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой. И, что еще страшнее, по мере того как печальная, заунывная мелодия ширилась, нарастала, вбирая в себя окружающее и заставляя забыть обо всем, круглый кристалл, зажатый в орлиных когтях на набалдашнике посоха, засиял ослепительным белым светом. Тьма ночи рассеялась, и в лесу стало светлее, чем в полнолуние.
