Книга Искупление - Иэн Макьюэн

В ближайшие полчаса Брайони предстояло совершить преступление. Понимая, что находится среди ночи почти рядом с маньяком, она поначалу старалась держаться в тени дома и каждый раз, проходя мимо освещенного окна, ныряла под карниз. Она знала, что Робби пойдет по подъездной аллее, потому что именно туда отправилась ее сестра с Леоном. Решив наконец, что отошла на безопасное расстояние, Брайони отважно метнулась через широкую арку на дорогу, ведущую к конюшне и бассейну. Безусловно, стоило сначала проверить, нет ли там близнецов, не дурачатся ли они с лошадьми или не плавают ли мертвые, лицами вниз, в воде, неотличимые друг от друга. Она представила, как можно описать их, качающихся на нежной поверхности воды. Волосы извиваются, как многочисленные усики, два тела в одежде то соединяются, то отталкиваются. Сухой ночной воздух проникал под платье, холодил кожу, в темноте Брайони чувствовала себя скользкой и проворной. Она могла описать все: тихие шаги маньяка, крадущегося по дорожке, старающегося ступать по травяной кромке, чтобы не выдать своего приближения заранее: ведь Сесилию сопровождал брат, это осложняло дело. Брайони могла бы описать и этот нежный воздух, и траву, испускающую сладковатый коровий дух, и выжженную землю, все еще тлеющую дневным зноем и дышащую ароматом глины, и легкий ветерок, несущий с озера запахи зелени и серебра.

Свернув на лужайку, она побежала, петляя по траве и представляя, как будет всю ночь нестись, рассекая шелковистый воздух, подбрасываемая пружинящей твердью земли, и как ночная тьма будет удваивать ощущение скорости. Иногда она так бегала во сне, а потом раскидывала руки, наклонялась вперед и силой одной лишь веры — это единственный трудный момент, но во сне легкопреодолимый — отталкивалась от земли без особого усилия и летела низко над изгородями, воротами, крышами, а потом взмывала вверх и долго в восторге парила над полем, под самыми облаками, прежде чем снова спикировать на землю. Сейчас она чувствовала, что это действительно можно осуществить силой одного лишь желания; мир, сквозь который она мчится, любит ее и даст ей все, чего она ни пожелает, он поможет ей. А потом, после, она все это опишет. Разве писание не есть разновидность того же парения, доступная форма полета, не чудо воображения?

Но маньяк крадется в ночи, его сердце исполнено неутоленного черного зла — ведь однажды она уже сорвала его гнусные планы! — и поэтому нужно оставаться на земле, чтобы описать и его. Сначала она должна защитить сестру, а потом найдет способ благополучно разоблачить его на бумаге. Брайони перешла на шаг, размышляя о том, как он должен ненавидеть ее за вторжение в библиотеку. И как бы страшно ей ни было, снискать ненависть взрослого человека казалось второй попыткой вхождения в иной мир. Дети ненавидят щедро и причудливо. Их ненависть немногого стоит. А вот стать объектом ненависти взрослого — все равно что принять посвящение в серьезную новую жизнь. Это было продвижением. Вероятно, Робби вернулся по собственным следам и ждет ее теперь за конюшней, вынашивая убийственный замысел. Но Брайони старалась не бояться. Ведь выдержала же она его взгляд там, в библиотеке, пока сестра проходила мимо нее, не выказав ни малейшей признательности за избавление.

Брайони понимала, что благодарности и воздаяния ждать негоже. Бескорыстная любовь не нуждается в словах, и она защитит Сесилию, даже если та не будет ей за это признательна. А бояться Робби теперь ни к чему; уместнее испытывать к нему презрение и гадливость. Они, Толлисы, сделали для него так много хорошего, он стольким им обязан: домом, в котором вырос, бесконечными путешествиями во Францию, формой и учебниками для гимназии, наконец, Кембриджем, и за все это он отплатил тем, что написал сестре это гнусное слово и, чудовищно нарушив правила приличия, применил против нее силу, после чего с невинным видом сидел за их столом, притворяясь, будто все в порядке. Лицемер, как же ей хотелось его развенчать! Жизнь, та, в которую она теперь вступает, послала ей испытание в лице негодяя под маской старинного друга семьи — мужчины с нескладными, но сильными ногами и грубоватым, обманчиво дружелюбным лицом. Этот человек когда-то носил ее на плечах и плавал с ней в реке, помогая преодолевать встречное течение. Да, именно так и должно было случиться: истина бывает странной и обманчивой, за нее нужно бороться, пробиваться к ней через поток привычных мелочей. Случившееся как раз и было тем, чего никто не ожидал. Ну разумеется, негодяев ведь не представляют публике для освистания и гневных филиппик, они не ходят в черных плащах с капюшоном, закрывающим лицо, искаженное злобной гримасой.

У дальней стены дома Брайони заметила Леона с Сесилией, они удалялись от нее. Вероятно, Сесилия как раз рассказывает брату о нападении. Если так, то сейчас он обнимет ее за плечи. И они вместе, все дети Толлисов, выставят это животное за дверь, вышвырнут его из своей жизни. Конечно, придется переубедить отца, выдержать его гнев и утешить в разочаровании. Ведь его протеже оказался маньяком! Найденное Лолой слово всколыхнуло лежавшие рядом в пыли другие, близкие ему: мужчина, одержимый, топор, нападение, оскорбление, — и подтвердило диагноз.

Обойдя конюшню, Брайони остановилась под аркой с часовой башенкой. Выкрикнула имена близнецов, но ответом ей было лишь шуршание сена, шарканье копыт и тяжелый удар лошадиного крупа о стенку стойла. Она порадовалась, что никогда не увлекалась лошадьми, иначе сейчас не смогла бы уделить им должного внимания. Несмотря на то что лошади учуяли ее присутствие, приближаться к ним она не стала. Гений, бог в их представлении, топтался на краю их мирка, они жаждали его внимания, но Брайони развернулась и направилась дальше, к бассейну. «Интересно, противоречит ли в своей основе такое необузданное и обращенное внутрь себя занятие, как писательство, ответственности творца за другое существо, пусть даже лишь за лошадь или собаку?» — подумала Брайони. Волноваться за кого-то, защищать, заботиться, вникать в чьи-то мысли, руководить судьбой другого человека — все это едва ли вписывается в понятие свободы ума. Вероятно, она могла бы стать одной из тех женщин, вызывающих то ли зависть, то ли жалость, которые предпочитают не иметь детей. Брайони шла по мощеной дорожке, огибающей конюшню. Так же как земля, присыпанные песком кирпичи отдавали воздуху накопленное за день тепло. Она чувствовала его всем телом — от щек до голых щиколоток. Поспешно пробегая через темный бамбуковый туннель, Брайони споткнулась и вылетела в ободряющую геометрию квадрата, выложенного каменными плитами.