Я охаю, пытаясь дотянуться до ушиба на своей лопатки. Мне нужно как можно скорее прикрепить к нему успокаивающий пластырь, что дал мне Петро. Но мои руки как назло не дотягиваются и я раз за разом неверно леплю его на кожу.
Над моей губой уже выступает пот от натуги, когда слышу легкий стук в стенку.
— Кто там такой вежливый? — не оборачиваясь, задаю я вопрос. Но лямку майки все же натягиваю.
— Не получается? — отвечает мне Прайм вопросом на вопрос.
Я резко разворачиваюсь и выдыхаю от боли в шее, пояснице и даже в костяшках пальцев, которая молнией проносится по всему телу.
Лицо Прайма на секунду изменяется и оно кривится в улыбке:
— Больно? Сама хотела научиться.
— Ничего, переживу. Кажется, я уже начинаю принимать боль как должное в своей жизни, — вновь рассматриваю я пластырь и придумываю как прилепить его на лопатку.
— Я узнал, что ты не ела. Почему?
— Только из-за этого пришел сюда?
— Нет. Пришел, чтобы удостовериться, что ты жива. И это только первый день. Уверена, что хочешь продолжать? — чувствуя я как он садится рядом. Слишком близко. Но и отодвинуться от него я не рискую, чтобы не выдать своей паники.
— Уверена. Завтра я буду в норме.
— Вот именно из-за этого я и хочу, чтобы ты была рядом со мной. Ты — сила и напористость, которая так мне нужна. Мне и всем нам! Я помогу, — перехватывает он ловко мою руку и забирает тканевый прямоугольник с сильным мятным запахом.
— Не нужно! Я справлюсь!
— Не справишься. Я видел. Не дергайся, посиди тихо! — приказывает мне Прайм, кладя пальцы на шею.
Осторожно, словно гладя и боясь моей реакции, он опускает руки вниз, спускает бретель майки и оголяет плечо. Там красуется темно-красный ушиб, который вскоре должен перерасти в огромный синяк. Прикладывает пластырь, заставляя кожу покрываться мурашками от холода, который приносит мне мята. Я шумно втягиваю носом воздух и тут же его выдыхаю.
— Больно? — шепот Прайма и его теплое дыхание опаляет мне мочку уха.
— Нет! — смотрю лишь на точку в стене.
— Врешь, — становится он еще ближе ко мне. Я практически чувствую его всем телом. — но мне это нравится.
— Потому, что ты тоже знатный лгун?
— Я?
— Да! — не думаю, что имеет смысл скрывать это.
— И в чем же я соврал тебе? — он слегка сжимает мои плечи, заставляя выгнуться меня в дугу. По телу уже ходит пламя от его близости ко мне. Он не тот, кто будет спрашивать разрешения или долго думать об этом.
— Ты же пришел ко мне не из-за моего пропущенного завтрака или беспокойства о моем здоровье. Ты же пришел, чтобы все твои подчиненные видели это. Что я — твоя! Ты заявляешь на меня свои права, обходя наш договор. Это вранье! А значит, ты — лгун!
Он не возражает мне в ответ. Я права. И оказывается, что это причиняет мне боль. Неужели, я хочу, чтобы этот громила заботился обо мне?!
«Он не твой отец! Опомнись, Надежда! Только он мог любить… любить твою мать!» — со всей дури щипаю я себя за запястье.
— Ты права. Раскусила меня так легко и просто. Надежда — ты супер! Но это лишь часть правды…
— О чем ты?
Руки Прайма до сих пор покоятся на моей спине. Они такие теплые и нежные, что мне хочется прирасти к ним.
— Я говорю о том, что причину прихода ты угадала. Но, может быть, остаться здесь меня заставило что-то иное? Как ты думаешь, Надежда?
Он легко касается губами моей шеи и замирает. Я боюсь дышать. Что происходит?
— Ты волнуешься рядом со мной, — не спрашивает, а говорит факт Прайм. — Именно, это называют «трепетом» от желания? Люди так воспринимают близость друг друга?
— Я не твой «кролик» для изучения людей. У тебя есть множество девушек из гетто, которые охотно расскажут обо всем! — отталкиваю я его и, кряхтя, поднимаюсь с кровати.
— Кхм, а это, кажется, называют «ревностью» или «собственничеством». Верно?
— Пошел ты! — злюсь я на себя за ту реакцию, что вызывает во мне этот самоуверенный козел!
— Грубо. Не буду тебя отвлекать. У меня есть дела и мне, действительно, пора. Кажется, мы увидимся только завтра утром. Всего хорошего, Надежда, — отвешивает он мне поклон и исчезает.
Я со злости пинаю стул. Он ни в чем невиновен, но только так я сейчас могу выпустить пар.
Кто-то ржет!
И я знаю кто это!
Только спустя пару минут я замечаю пару булок и ломоть сыра, что лежит на тумбе.
Он принес это мне?
Улыбка окрашивает мое лицо. Мне так нравится эта забота.
Булки мягкие и нежные. Вкус просто потрясающий. Запах тмина проникает через нос. Откуда они?
Я брожу по этому оригинальному «городу» и пытаюсь найти Петро или хотя бы Логана. Прайма я видеть пока не хочу.
Когда прохожу мимо других хладных, то чувствую на себе их заинтересованный взгляд. Я для них как экзотическая зверушка. Хорек, который имеет крылья или змея, что обзавелась ногами. Может они и видят девушек из гетто, но чтобы девушка была хладной… Для них это ново.
Может нужно спросить у них про Петро? Я уже блуждаю тут не меньше получаса, но все никак не могу обнаружить знакомых мне парней. Они прячутся от меня?
Решаю заглянуть в первую попавшуюся комнату, где мне тут же приходится зажмуриться. К такой картине я не оказываюсь готова.
Девушка сидит на коленях у Прайма и всячески пытается пробраться ему под брюки руками. Ремень уже расстегнут, а футболка и вовсе валяется на полу. Ее волосы раскиданы по груди этого парня, а его руки быстры и невероятно проворны в процессе разоблачения девы от одежд.
— Ой! — зажмуриваюсь я так сильно, что кажется в глазах мелькают белые капельки света.
— Кажется, я не звал ей подмогу, — отодвигая от себя девушку, смотрит на меня Прайм.
— Извини, я не хотела мешать. Искала Петро.
— Не меня? — издевается он надо мной.
— Нет. Не дождешься. Хотя, — стараясь скрыть свое смущение, открываю я глаза. — и ты сгодишься. Хочу поговорить с тобой.
— Сейчас?
— Да! — улыбаюсь я девице, что готова сожрать меня с потрохами за то, что помешала ей нежиться в объятиях Прайма.
— Пегги, мы немного позже доведем нашу «беседу» до логического завершения, — целует он ее в висок и сбрасывает с себя. Ей приходится одеться и застегнуть платье. А Прайм уже заправляет футболку в брюки.
— Как ты дипломатичен. Твой талант… я теперь начинаю понимать причину, почему за тобой идут столько хладных.
— Иди. Мы с тобой еще свидимся, Пегги, — не реагирует он на меня и мой жалкий сарказм.
