Книга Мои странные мысли - Орхан Памук

У них ушло много времени на то, чтобы написать первое письмо Райихе. Они начали писать его в феврале 1979 года, когда на улице в Нишанташи был застрелен известный колумнист газеты «Миллийет» Джеляль Салик, а аятолла Хомейни прилетел в Тегеран и иранский шах сбежал из страны. Мойщики посуды из Мардина, давно предсказавшие все эти события, ободренные своей дальновидностью, принимали участие в ежевечерних обсуждениях любовного письма.

Только заядлый оптимизм Мевлюта позволял всем содействовать столь свободно. Когда над ним смеялись, он лишь улыбался. Даже когда ему специально давали бесполезные советы – например, «Отправь ей леденцы», или «Не пиши ей, что ты официант, напиши, что работаешь в пищевой промышленности», или «Напиши ей о том, как дядя забрал вашу землю», – он тут же начинал обдумывать это, а затем, благосклонно улыбаясь, принимался с серьезным видом обсуждать.

После многомесячных прений они решили, что эти письма должны основываться не на наблюдениях Мевлюта за женщинами, а скорее на том, что он знает о Райихе. Логика диктовала им сосредоточиться на ее глазах, поскольку глаза были единственным, что Мевлют знал в Райихе.

– Эти глаза сияют передо мной, когда я иду по темной ночной улице, – сказал однажды ночью Мевлют Ферхату.

Тому очень понравилось это предложение, так что он включил его в черновик, заменив «эти глаза» на «твои глаза». Правда, сначала Ферхат был против того, чтобы писать о ночных прогулках по улицам, потому что они могут выдать, что Мевлют работает разносчиком бузы, но Мевлют не послушал его. Райиха все равно когда-нибудь узнает, что Мевлют торгует бузой.

После бесконечных споров Ферхат записал второе предложение: «Твои глаза как волшебные стрелы, что вонзились мне в сердце и пленили меня». «Волшебные» было уж слишком книжным словом, но посудомойщики из Мардина уверили: «У нас в Мардине такое слово часто говорят», и это определило выбор. Написание этих двух предложений заняло у них две недели. Разнося по вечерам бузу, Мевлют в нетерпении размышлял о третьем предложении.

«Я стал твоим пленником, я могу думать только о твоих глазах с той минуты, когда они нашли путь к моему сердцу». С этим предложением Мевлют и Ферхат были согласны оба и сразу, потому что Райиха должна была понять, почему Мевлют оказался пленен.

В один из вечеров, посвященных написанию третьего предложения, один из мардинских посудомойщиков, тот, что был повеселее и поспокойнее другого, спросил: «А что, братишка, ты и в самом деле весь день думаешь об этой девушке? – и, увидев, как Мевлют на мгновение замолчал, извиняющимся тоном переспросил: – Ну правда, как же можно думать о девушке, которую и видел-то одно мгновение?»

– Так об этом-то мы и пишем, дурень ты этакий! – рассердившись, пришел на выручку Ферхат. – Он видел ее глаза, вот о них он и думает…

– Не пойми меня неверно, братец, – продолжал парень. – Я уважаю чувство нашего брата Мевлюта и поддерживаю его. Но если ближе познакомиться с девушкой, то можно еще сильнее влюбиться.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Ферхат.

– У нас был приятель из Мардина, он работал на фармацевтической фабрике «Эджзаджибаши». Каждый день на упаковочной линии завода он видел одну девушку своего возраста. Как и другие девушки этого цеха, она носила голубой передник. Наш приятель из Мардина и эта девушка проводили по восемь часов в день лицом к лицу друг с другом, а еще им нужно было разговаривать по работе. Его тоже вначале одолевали все эти странные чувства – то в жар его бросает, то в холод, даже в лазарет попал. Ну то есть сначала он не понял даже, что влюбился в эту девушку. И не хотел даже думать об этом. Потому что на самом деле в девушке не было ничего красивого – ни глаз там, ни еще чего другого. Но он по уши влюбился в нее только потому, что однажды целый день был рядом с ней и разговаривал.

– А что было потом? – спросил Мевлют.

– Девушку выдали замуж за другого. А парень уехал в Мардин и покончил с собой.

На мгновение Мевлют опечалился, что его может ожидать подобная участь. Насколько Райиха в действительности намеревалась встречаться с ним взглядом? В те вечера, когда Мевлют не пил ракы, ему приходилось честно признаться себе, что их встреча носила элемент случайности. Но в минуты, когда глубокая любовь захватывала его, он говорил себе, что такое великое чувство может быть только по воле Всевышнего Аллаха. Что касается Ферхата, ему очень хотелось, чтобы Мевлют намекнул в своем письме, что этим взглядом, который длился мгновение, Райиха тоже хотела что-то сказать. В итоге написали они так: «Я подумал, что если бы у тебя не было беспощадного намерения, то ты никогда бы не преградила мне путь многозначительным взглядом и никогда бы не похитила мое сердце, словно разбойник на дороге».

Можно было обращаться к Райихе на «ты» в середине письма, но они с Ферхатом долго не могли решить, как Мевлюту следует обратиться к ней в начале письма. Однажды вечером Ферхат вернулся с книгой «Образцы прекрасных любовных писем и о том, как их писать». Он громко прочитал все формы обращения, которые выбрал из нее, чтобы убедиться, что они воспринимаются всерьез, но каждый раз Мевлют перебивал его и спорил. Нельзя было обратиться к Райихе «госпожа». «Уважаемая Райиха» тоже. «Маленькая госпожа» тоже звучало странно. (Хотя слово «маленькая» годилось.) Такие слова, как «моя любимая», «моя красавица», «мой друг», «мой ангел», «моя единственная», казались Мевлюту слишком развязными. (В книге было полно предостережений о том, что первые письма не должны быть развязными.) Тем же вечером Мевлют забрал книгу у Ферхата и принялся внимательно ее изучать. Ему, конечно, понравились такие выражения, как «О красавица с томными глазами!», «О красавица с глазами шайтана!», «О красавица с таинственными глазами!», но он боялся быть неверно понятым. И только спустя много недель, когда они дописывали девятнадцатое, последнее предложение, они определились с обращением, которое устраивало всех: «Нежноглазая».