— Как дети выбираются из тела мамы? — спросил Лео.
Они гуляли в парке. Тут не было холодно, но мама все равно уговорила его надеть курточку. Ту самую, особую курточку, с липучками, и змейкой, и пуговками. А ведь они даже не собирались на пляж, где было очень-очень-очень ветрено, и иногда ему приходилось держаться за маму, потому что его сдувало с ног. Лео нравилась мысль об этом. Что будет, если его сдует? Прямо в море? Ему нравилось думать об этом. Только пусть мамочку тоже сдует. Тогда они полетят над морем вместе.
Мама надела свое шерстяное пальто. Лео оно нравилось. Пальто прямо как у мишки Паддингтона. А еще на маме был полосатый шарф. Сегодня она долго наматывала-наматывала-наматывала его на шею.
Мама вела скутер Лео, они шли по дорожке в парке.
Когда Лео задал ей этот вопрос, мама испугалась. В точности как тогда, когда он выпрыгнул из-за двери, чтобы удивить ее. Правда, сейчас мама не закричала и не прижала руку к груди, но она явно испугалась.
Она подняла голову и посмотрела на деревья, притворяясь, что не услышала его. Лео тоже так делал, когда мама звала его домой. Правда, он еще зажимал уши руками.
— Как дети выбираются из тела мамы? — повторил Лео. — Ты знаешь, мамочка?
Мама, вздохнув, остановилась и оперлась на скутер.
— Знаю.
— Как? — Глаза Лео загорелись от любопытства. Он готов был запомнить ее ответ до мельчайших подробностей, чтобы в понедельник все рассказать Ричарду и Дэвиду. И еще Мартину.
— Малыш, я сейчас не хочу говорить об этом, — сказала мама. — Думаю, ты еще маленький для таких разговоров.
Ну, она хотя бы не стала присаживаться на корточки. Лео терпеть не мог, когда взрослые так поступали.
— Но мне уже шесть!
— Я знаю.
— Я уже взрослый!
— Я знаю.
— Так почему же ты мне не расскажешь?
— Я знаю, что тебе уже шесть и ты уже взрослый, но, как я и сказала, мне кажется, ты еще маленький для таких разговоров.
Он скрестил руки на груди и притопнул ногой.
— Так нечестно!
Лео нахмурился, крепче прижимая руки к груди, и наклонил голову, щурясь. Если сосредоточиться, он сможет выпустить из глаз лазерные лучи. Тогда мама поймет, что он уже не маленький. Тот, кто умеет выпускать лазерные лучи из глаз, не может быть маленьким.
— Я знаю, — повторила мама.
А потом она совершила самый ужасный поступок в мире. Она присела на корточки, чтобы казалось, будто они одного роста. Лео знал, что мама выше него. Все взрослые были выше него. Так зачем же им притворяться, что они низенькие?
— Ладно. Я скажу тебе честно. Я думаю, что это я еще маленькая для таких разговоров. Что скажешь? Тебе от этого легче?
Лео кивнул.
Мама просияла.
Лео нравилось, когда она улыбается. Когда мама улыбалась, она была похожа на солнышко — большое, теплое, красивое. Папа всегда говорит, что мамина улыбка может осветить мир.
Мама встала, и Лео услышал, как хрустнули ее коленки.
— Ух ты! — охнул он. Лео нравилось, когда у мамы хрустели суставы. Это было здорово.
Они пошли дальше, на другой конец парка. Нужно было проверить, нет ли в пруду уток. А когда они будут возвращаться домой, мама позволит ему проехать на скутере по дорожке. И не будет бежать за ним. Лео сможет отъехать далеко-далеко от нее. Мама позволяла ему такое, и это было весело. Иногда намного веселее гулять только с мамой. С папой, конечно, тоже здорово, но все-таки с мамой лучше.
Мама протянула руку и шутливо дернула капюшон Лео, закрывая ему глаза. Он стряхнул капюшон и засмеялся. Они пошли дальше. В парке было так тихо… Это было классно! Парк был безлюдным, потому что солнышко недавно встало, да и холод пробирал до костей. Мамочке нужно будет скоро открывать кафе, поэтому гулять приходилось так рано.
— Интересно, а как дети попадают к маме в животик? — сказал Лео.
Лео в возрасте шести лет
Часть 4
Глава 12
Я не могу взглянуть на Мередит, но знаю, что она шокирована. Я чувствую, как этот шок распускается над нами, словно гриб ядерного взрыва. С каждым моим словом, с каждым выданным секретом шок растет, наполняя собой комнату.
— Нова была суррогатной матерью, Лео должен был стать моим сыном.
Все началось в супермаркете. Удивительно, да? Именно там.
В отделе стиральных порошков. Я думала, что материнский инстинкт во мне пробудится, когда я увижу, как молодая мамочка возится со своим ребенком, и это мгновение будет исполнено нежности и материнской любви. Но все оказалось наоборот. Все началось с мальчика в синей курточке с капюшоном и зеленых штанишках в стиле «милитари». Мальчик бросился на пол, он рыдал и сучил ножками, он извивался, словно золотая рыбка, случайно выпрыгнувшая из аквариума на ковер. Он вопил так, будто его режут на части ржавой пилой. Как и другие покупатели, я замерла на месте, наблюдая за этой чудовищной истерикой. Меня ужаснуло это зрелище. Ужаснула степень свободы этого ребенка. Через пару минут я, как и другие покупательницы, перевела взгляд на мать малыша. Она, словно окаменев, стояла перед стендом с моющими средствами, внимательно изучая состав порошка, который выбрала. Казалось, она не слышала жуткого крика, издаваемого ее ребенком. Думаю, мы все тогда удивились, видя, что эта мамочка нисколько не пытается скрыть того, что она тот самый человек с ржавой пилой, который режет малыша на части. Впрочем, догадаться, что именно она и есть та самая мамочка, что это ее ребенок сейчас разрывается от крика, можно было только по краске, заливавшей ее лицо, и по слезам, блестевшим у нее на глазах.
Тогда я поняла, что она хочет переждать его истерику. Пусть даже сама ситуация и вызывала у нее стыд, а у всех присутствующих недовольство, она не могла сдаться. Не могла выполнить его требование. Если она так поступит, эта ситуация будет повторяться. Вновь и вновь. Малыш поймет, что, если плохо вести себя на людях, можно получить то, что ты хочешь.
Как бы то ни было, стратегия этой мамочки не работала. Ее сын отличался завидным упрямством — истерика, этот громкий, настойчивый рев, не прекращалась.
И тогда мое сердце потянулось к этой бедной женщине. Мне хотелось обнять ее. Хотелось поднять этого маленького негодяя за шиворот и встряхнуть хорошенько. Мне хотелось… хотелось быть ею. Потому что я действовала бы иначе. Я бы сдалась, я бы разрешила ему взять то, что он хочет, а потом, уже дома, наказала бы его. Я не позволила бы ему унижать меня на людях. Я бы наказала его, когда мы остались одни. Я хотела быть ею.
