Ночью Бенгт заявил, что соскучился по столу и стульям, дескать, уже все бока протер, читая лежа. А вообще-то он был даже рад, что мы промахнулись на этот раз, ему еще осталось прочитать три книги. Торстейну вдруг захотелось яблока, а я проснулся среди ночи оттого, что ощутил чудесный запах котлет с луком. Увы, это была всего-навсего чья-то грязная рубаха.
На следующее утро мы увидели над горизонтом сразу два облака, словно два паровозных дымка. На карте мы прочли названия островов – Фангахина и Ангатау. При господствовавшем ветре Ангатау нас больше устраивал, и мы взяли курс на него. Закрепили весло и наслаждались привольем и покоем тихоокеанских просторов. В хорошую погоду жизнь на бамбуковой палубе «Кон-Тики» была так хороша! И мы жадно впитывали впечатления, сознавая, что, так или иначе, путешествию скоро конец.
Трое суток мы держали курс на облако над Ангатау, погода стояла великолепная, рулевое весло само вело плот, и течения не строили нам никаких козней. Утром четвертого дня, сменив Германа, который нес вахту с четырех до шести, Торстейн услышал от него, что в лунном свете на горизонте можно было различить что-то вроде низкого острова. Тут и солнце взошло, и Торстейн разбудил нас криком:
– Земля прямо по курсу!
Мы выскочили наружу и бросились поднимать флаги. Первым, на корме, – норвежский, за ним, на мачте, – французский: ведь мы подходили к французской колонии. Дальше последовали все остальные флаги из нашей коллекции – американский, перуанский, шведский, британский, не говоря уже о лихо развевавшемся на свежем ветру флаге «Клуба исследователей». Сразу было видно, что «Кон-Тики» принарядился к празднику. В самом деле, остров был расположен идеально, прямо по нашему курсу и лишь немногим дальше, чем Пука-Пука четыре дня назад. Солнце у нас за спиной быстро поднималось вверх, и мы увидели зеленый отсвет в мглистом небе над островом. Это было отражение тихой, мелководной лагуны за барьерным рифом. Некоторые атоллы дают такое отражение на высоте в тысячи метров, и первобытные мореплаватели знали об их присутствии задолго до того, как остров показался на горизонте.
Около десяти часов мы сами взялись за руль, надо было решать, к какой части острова править. Уже можно было различить кроны отдельных деревьев; на фоне густой, темной листвы выделялись освещенные солнцем стволы.
Мы знали, что где-то между нами и берегом притаился под водой коварный риф, подстерегающий все, что несет течением к невинному островку. Риф подставлял ножку катящим с востока могучим валам, они поднимались на дыбы, теряли равновесие и, рокоча, обрушивались на острые зубцы. Сколько судов было затянуто яростными струями и разбито вдребезги о рифы Туамоту!
Но с моря эту волчью яму не было видно. Идя по ветру, мы видели только покатые лоснящиеся скаты волн, уходящих к острову. Сам барьерный риф и бурлящая вокруг него чертова мельница были скрыты от нас чередой высоких валов. Зато справа и слева от острова, у северной и южной оконечностей, которые мы видели, так сказать, в профиль, море в нескольких сотнях метров от берега кипело и пенилось.
Мы взяли курс по касательной к беснующимся бурунам у южной оконечности острова. Расчет был такой: дойдя туда, либо поплывем дальше вдоль барьерного рифа, пока не окажемся с подветренной стороны, либо еще раньше на мелком месте остановим дрейф самодельным якорем и будем ждать, пока переменится ветер и остров нас прикроет.
Около двенадцати часов мы увидели в бинокль, что растительность острова состоит из молодых зеленых кокосовых пальм, вздымающих плотно сомкнутые кроны над пышным волнистым кустарником. На берегу лежали на светлом песке огромные глыбы кораллового известняка. И никаких признаков жизни, если не считать парящих над пальмами белых птиц.
К двум часам мы приблизились уже настолько, что пошли вдоль острова совсем близко от коварного кольцевого рифа. Рокот прибоя напоминал гул водопада, а потом стало похоже, что с правого борта, в нескольких сотнях метров от нас мчится неимоверной длины курьерский поезд. И мы видели, как высоко над гребнями изогнувшихся волн взлетают белые брызги.
На руле стояло два человека, но бамбуковая хижина не позволяла им увидеть, что происходит впереди. Ответственный за навигацию Эрик забрался на кухонный ящик и руководил рулевыми. Дело в том, что мы решили идти возможно ближе к опасному рифу. С мачты наблюдатель упорно высматривал проход или щель, сквозь которые можно было бы юркнуть. Течение шло вдоль рифа и не грозило нам никакими каверзами. Разболтанные гуары позволяли отклоняться до двадцати градусов от ветра, тоже направленного вдоль рифа.
Эрик вел плот зигзагами, приближаясь к рифу, насколько позволял прибой, а мы с Германом сели в резиновую лодку и пошли на длинном буксире. И когда плот делал вираж к острову, нас увлекало волнами так близко к рокочущему рифу, что мы видели падающую бутылочно-зеленую стену воды. Отступая, волны обнажали риф, словно баррикаду из ржаво-красной железной руды. Насколько хватает глаз, нигде не видно прохода или хотя бы щели. Тут Эрик разворачивал парус, выбирая левый и потравливая правый шкоты, рулевые перекладывали весло, и «Кон-Тики» выходил из опасной зоны до следующего галса.
Каждый раз, когда Кон-Тики» зайдя к рифу, делал поворот, у нас с Германом душа уходила в пятки, потому что мы чувствовали, как возрастает ярость волн. И каждый раз нам казалось, что Эрик переборщил, не вывести ему «Кон-Тики» – прибой понесет плот на свирепый красный риф. Но Эрик уверенно совершал маневр, и «Кон-Тики» благополучно уходил в море, подальше от коварных щупалец прибоя. И все время мы продвигались вперед, причем настолько близко от берега, что могли разглядеть каждую мелочь. Увы, кипящий «крепостной ров» делал эту райскую красоту недосягаемой для нас.
Часов около трех пальмовая роща расступилась, и в широкий просвет мы увидели голубое зеркало лагуны. Но барьерный риф все так же стоял плотной стеной, зловеще скаля кроваво-красные клыки. Прохода не было, а там и роща опять сомкнулась; мы продолжали идти вдоль острова, подгоняемые ветром. Дальше просветы следовали один за другим, позволяя заглянуть в сердце атолла, где, будто тихое лесное озеро, простерлась изумительная сверкающая лагуна, окаймленная светлыми пляжами и гибкими кокосовыми пальмами. Восхитительный зеленый островок образовал широкое песчаное кольцо вокруг манящей лагуны; в свою очередь, остров был окружен ржаво-красным рифом, который играл роль меча, охраняющего врата в царство небесное.
Целый день мы шли зигзагами вдоль Ангатау, и до прелестей его было рукой подать. Солнечные лучи ласкали пальмовую рощу, остров был олицетворением радости и счастья. Мы уже настолько отработали свой маневр, что Эрик достал гитару и, надев широкополую перуанскую шляпу, начал распевать чувствительные полинезийские мелодии. Тем временем Бенгт подал вкусный обед. Мы раскололи кокосовый орех из перуанского запаса и выпили его сок в честь свежих орехов на пальмах за рифом. Покой, который излучали ярко-зеленые, прочно вросшие в землю пальмы, парящие над кронами белые птицы, тихая гладь лагуны, мягкий песчаный бережок и свирепость красного рифа, наполняющего воздух канонадой и барабанным боем, – все это производило сильнейшее впечатление на нашу шестерку мореплавателей. Впечатление на всю жизнь… Да, вне сомнения, мы подошли к цели: более типичного полинезийского острова не придумать. Независимо от того, удастся ли нам сегодня причалить, мы достигли Полинезии, необозримый океан остался позади.
