Но на лице моем не дрогнул ни единый мускул, и после полудня охрана военного городка уже с изумлением пялилась на лейтенанта Флэшмена, облаченного в доспехи воина-барукзия, в сопровождении Мухаммеда Дина и Хана Хамета скачущего к ним прямиком из Кабула. [XV*] Меня уже с месяц как похоронили, посчитав разорванным на куски, как и Бернса, а я вот он, тут как тут, живой и невредимый. Весть распространилась как пламя, и у ворот нас уже встречала толпа во главе с Колином Макензи. [XVI*]
— Откуда, черт побери, вы взялись? — спросил он, тараща на меня свои голубые глаза.
Я наклонился к нему, чтобы никто не мог меня услышать, и произнес: «Акбар-Хан».
Макензи пристально посмотрел на меня, словно пытаясь понять, шучу я или сошел с ума. Потом сказал:
— Идемте к послу. Тотчас же.
И заставил толпу раздаться в стороны. Все шумели и забрасывали нас вопросами, но Макензи препроводил всю нашу троицу прямиком в апартаменты посла, и мы предстали перед Макнотеном.
— А это не может подождать, Макензи? — буркнул посол. — Я только собрался отобедать.
Но несколько слов Макензи заставили его запеть по-иному. Он внимательно посмотрел на меня через пенсне, нацепленное буквально на кончик носа.
— Бог мой, Флэшмен! Живой! Да еще от Акбар-Хана, вы говорите? А это кто? — указал он на моих компаньонов.
— Вы как-то выразили желание заполучить заложников у Акбара, сэр Уильям, — говорю я. — Они перед вами.
Макнотен не поддержал шутку, но пригласил меня немедленно отобедать с ним. Оба афганца отказались, разумеется, сидеть за столом с неверными, и остались ждать в кабинете, куда им принесли еду. Мухаммед Дин напомнил, что послание Акбара должно быть озвучено только в их присутствии. Поэтому мне пришлось предупредить Макнотена, что хоть я и набит новостями под завязку, с ними придется подождать до окончания обеда. Впрочем, мне ничто не препятствовало дать им отчет о гибели Бернса и моих собственных приключениях. В своем рассказе я изложил все прямо и без прикрас, однако Макнотен то и дело восклицал: «Боже милосердный!», а когда я дошел до эпизода с перетягиванием каната, его пенсне свалилось в тарелку с карри. Макензи не сводил с меня глаз, поглаживая пышные усы, и когда я закончил говорить, а Макнотен — выражать свое изумление, Макензи проронил: «Хорошая работа, Флэш». В его устах это была высшая похвала, поскольку человек он был твердый, как кремень, и слыл первым храбрецом в кабульском гарнизоне, если не считать, может быть, Джорджа Броудфута. Если он перескажет мою историю — а он сделает это — акции Флэши поднимутся еще выше, что совсем недурно.
За портвейном Макнотен попытался навести меня на разговор об Акбаре, но я сказал, что нужно подождать, пока к нам присоединятся оба афганца. Не скажу что сильно, но это задело Макнотена. Тот иронично заметил, что я, похоже, уже стал тут своим, и что нет смысла быть таким щепетильным, но Макензи одернул его, сказав, что я прав, и его превосходительство вынуждено было замолкнуть. Посол пробормотал что-то вроде «хорошенькое дельце, когда всякие вояки смеют затыкать рот высокопоставленным чиновникам» и что чем скорее мы перейдем к делу, тем лучше.
И вот мы направились в его кабинет, где находились Мухаммед и Хамет, любезно поприветствовавшие посла, удостоившись, в свою очередь холодного кивка с его стороны. Ну и самовлюбленный педант он был, этот посол! Затем я стал излагать предложения Акбара.
Как сейчас вижу их перед собой: Макнотен сидит в плетеном кресле, скрестив ноги и соединив пальцы рук, и глядит в потолок. Два безмолвных афганца не отрывают от него глаз. И высокий, статный Макензи. Он стоит, прислонившись к стене, попыхивает чирутой и наблюдает за афганцами. Пока я держал речь никто не произнес ни слова и не шевельнулся. Я даже засомневался, понимает ли Макнотен, в чем суть, поскольку на лице его не дрогнул ни единый мускул. Выслушав меня, он помолчал с минуту, медленно снял пенсне и принялся протирать его. Потом невозмутимо сказал:
— Очень интересно. Нам следует обдумать слова сирдара Акбара. Его послание очень важно и значимо, и ответ на него, естественно, не может быть дан поспешно. В данный момент могу заявить только одно: как посол Королевы, я отказываюсь понимать намеки насчет предложения устроить бойню вокруг головы Аменула-Хана. Это отвратительно. — Он повернулся к афганцам. — Вы, должно быть, устали, господа, поэтому не смею задерживать вас долее. Завтра мы продолжим разговор.
Вечер только начинался, поэтому Макнотен явно преувеличивал, но оба афганца, похоже, постигли язык дипломатии — они торжественно поклонились и вышли. Посол подождал, когда дверь за ними закроется, и вскочил.
— Спасены в последний миг! — вскричал он. — Разделяй и властвуй! Макензи, именно об этом я и мечтал. — Его бледное, осунувшееся лицо теперь буквально светилось от радости. — Я знал, знал, что эти люди не способны доверять друг другу. И оказался прав!
— Считаете, стоит принять предложение? — сказал Макензи, глядя на свою сигару.
— Принять? Конечно, я приму его. Это же шанс, данный нам провидением. Восемь месяцев! Каково? За это время много воды утечет: может, мы и вовсе не покинем Афганистан, а если и покинем, то с почетом. — Потирая руки, посол уселся за свой стол, заваленный бумагами. — Это способно оживить даже нашего старого друга Эльфинстона, не так ли, Макензи?
— Мне это не нравится, — говорит Макензи. — Полагаю, здесь кроется ловушка.
— Ловушка? — Макнотен изумленно посмотрел на него. Потом рассмеялся, резко и хрипло. — Ого, ловушка! Позвольте мне самому решать. Доверьтесь мне!
— Мне это ни капельки не нравится, — опять заявляет Макензи.
— Но почему, скажите на милость? Скажите, почему? Разве это не логично? Акбар становится королем горы, отделываясь от своих врагов — дуррани. Да, он использует нас, но это к нашей же собственной выгоде.
— Здесь есть слабое звено, — говорит Мак. — Он никогда не станет служить визирем у Суджи. Уж здесь-то он точно лжет.
— Ну и что из того. Вот что я вам скажу, Макензи: ни малейшего значения не имеет, кто будет править в Кабуле — он или Суджа, но нам это на руку. Позвольте им драться между собой, как они этого хотят, — мы сделаемся от этого только сильнее.
— Нельзя доверять Акбару, — начал было снова Мак, но Макнотен зашикал на него.
— Вам не знакомо первое правило политика: если человек преследует собственные интересы, ему можно доверять. Акбар стремится заполучить единоличную власть среди своего народа — кто осудит его за это? И позвольте сказать вам — вы заблуждаетесь насчет Акбар-Хана: во время наших встреч он произвел на меня гораздо лучшее впечатление, чем все прочие афганцы. Мне он кажется человеком слова.
— Не исключено, что дуррани могут сказать о нем то же самое, — вставил я, и тут же удостоился ледяного взгляда сквозь линзы пенсне. Но Макензи поддержал меня, спросив, что я имею в виду.
— Я не стал бы доверять Акбару, — говорю я. — Понимаете, мне он симпатичен, но он что-то скрывает.
