Говоров посылает приглашение Алене и Лизе. Алену вызывает заместитель начальника московского ОВИРа. Беседа сводится к тому: «Вам еще не надоело? И не надейтесь!»
* * *
В Венсеннском замке Говоров входил в угловое здание, поднимался на второй этаж, попадал в вестибюль, где с одной стороны стояла статуя не то рыцаря, не то современного воина (что-то выполненное в советском стиле), а с другой стороны висели французские военные флажки — поблекшие и пыльные. Там, где была статуя, начиналась какая-то военно-воздушная шарага, там, где флажки, — Институт сравнительной военной истории. Все эти учреждения напоминали Говорову музей, хотя несколько раз на лестнице он замечал пробегавших студенческого вида ребят в солдатской форме. Говоров основывался на своем советском опыте: у солидного военного учреждения должен стоять часовой с ружьем. Здесь же часовых не было. Вот внизу откровенно, без всякой научной маскировки располагался Музей горных стрелков, на стенах красовались фотографии егерей из разных полков. Говоров подозревал, что обитатели второго этажа тоже тайно коллекционируют картонных солдатиков…
Как правило, секретарша просила Говорова подождать: генерал или еще не приехал, или был занят. Генерал приезжал к десяти утра, иногда к одиннадцати, в час уезжал обедать и после обеда в институте не появлялся. Если секретарша не печатала на машинке, то она любезно беседовала с Говоровым, изредка отвлекаясь на телефонные звонки (да, мой полковник, я вас сейчас соединю с генералом). Потом по какому-то ей одному ведомому сигналу она срывалась из комнаты, через минуту вновь возникая на пороге с очаровательной улыбкой: «Генерал вас ждет!» Она открывала Говорову дверь генеральского кабинета. Генерал всегда вставал из-за стола, шел навстречу…
Генерал производил жутко несолидное впечатление: маленький, худенький старичок в мешковатом гражданском пиджачке. Где громкий генеральский смех? Где властные жесты? Генерал говорил очень слабым голосом и был похож на профессора ботаники (перебирать сухие листики — его ремесло, а вот накалывать букашек и бабочек, пожалуй, ему не по силам), но это единственный человек во Франции, который сказал: «Я считаю Лизу и Алену своими детьми, и я сделаю все, чтоб они приехали в Париж».
(«Вы знакомы с генералом Гамбьезом? — воскликнул пожилой журналист из «Фигаро», когда Говоров решил обратиться за помощью к прессе, видя, что тихая дипломатия не проходит. — Но ведь это мой генерал! Под его командованием мы высадились на юге Франции в 44-м году!» А французский консул в Москве был страшно расстроен, узнав, что генеральское приглашение не сработало. «Поймите, — повторял он Алене, — для советских генерал Гамбьез — более весомая фигура, чем министр иностранных дел».)
— …Я пробыл в Москве десять дней, — рассказывал генерал, — приемы, официальные встречи, а меня больше всего интересовали архивы второй мировой войны. Это трудно понять советским, они полагают, что главное для гостей — обеды и водка. Много водки. Я познакомился с заместителем генерального прокурора. Сначала он был несколько насторожен. Мы вспоминали войну, он тоже ветеран. Мы подружились. Я говорил с ним о вашем деле. Я сказал, что история Алены и Лизы унижает великий Советский Союз, подрывает его международный престиж. Он очень удивился, узнав, что им отказали в выезде по моему приглашению. Он заверил меня, что это невольный промах, ошибка мелкого чиновника.
— Он обещал исправить ошибку? — спросил Говоров.
— Он обещал куда-то позвонить. Кстати, два вечера подряд я звонил вашей дочери. Телефон не отвечал. Они с Лизой, наверно, уехали на зимние каникулы в деревню.
— Мой генерал, из Москвы зимой никто не уезжает в деревню. Они были дома и каждый вечер ждали вашего звонка. Вы звонили из гостиницы?
— Да, я диктовал телефонисткам номер. Очень милые девушки. Они его прилежно набирали, переспрашивали цифры, чтоб не перепутать. Я сам слышал долгие гудки.
…Значит, офицер КГБ, курирующий гостиницу, дал указание не соединять генерала с таким-то номером, думал Говоров. Старый фокус. Но генералу это не объяснить. Он не поверит, что в Советском Союзе, который он так любит, возможны подобные вещи. Он сочтет это примитивной антисоветской пропагандой. У каждого человека свои иллюзии. И пока генерал хлопочет о девочках, они в безопасности. В конце концов, генералу надо ставить памятник при жизни хотя бы за то, что он добровольно терпит мой ужасный французский.
* * *
— Знаешь, чем кончились твои попытки убрать Беатрис из парижского бюро? Она получила повышение! Джордж Вейли? Конечно, нет, он ей не начальник. Это отдел кадров, мистер Пук и К°. Сработал инстинкт американского чиновника. Раз подчиненные (а мы с тобой — в глазах отдела кадров — подчиненные Беатрис) недовольны ею, значит, она проводит правильную жесткую линию и Беатрис надо поддержать. Учти на будущее, если захочешь опять критиковать кого-то из начальства: чувство опасности объединяет американских бюрократов.
Естественно, Говоров ответил Боре Савельеву в духе В. П. — дескать, он Беатрис и отдел кадров в нос, в рот, в ухо и в глаз, а сам подумал, что с некоторого времени Боря стал значительно увереннее в себе и авторитетнее. Ну да, после того как съездил в Пакистан. Командировку провел блестяще, перешел с афганскими партизанами границу, взял интервью у советских военнопленных. Записи бесед крутили по Радио, в советской прессе появилась гневная отповедь, что лишь прибавило Боре вес у начальства и в отделе кадров. Другой вопрос: почему командировку предложили Савельеву, а не Говорову? Вроде бы козыри у Савельева: 1) моложе, 2) танкист, офицер запаса израильской армии, 3) знание английского. Но ведь очерки из Афганистана Говоров написал бы лучше, это же всем очевидно.
Работа на Радио сделала Говорова мнительным. Там, где была тривиальная шахматная двухходовка, он искал сложную комбинацию.
…А может, заметили, что избегает афганскую тему? Перевести французскую статью про советскую оккупацию — пожалуйста, но сам писать не рвется.
Первое тривиальное объяснение: он не военный обозреватель, у него иной профиль. Все. Точка. И отстаньте!
Нет, копнем глубже. Война в Афганистане — самое чувствительное, больное место для Союза. А у Говорова в Москве заложники: Лиза, Алена, Наташа. Говоров не стремится идти на обострение. И вот это кто-то на Радио усек (и в Москве тоже?). Но тогда, ради интереса, Говорова можно проверить, предложить Афганистан, мол, поедешь или боишься, ведь там стреляют?
Стрельба не довод, более того, для Говорова это как раз аргумент в пользу поездки, если бы педалировали на стрельбе, он бы сразу заказал билет в Карачи. Но если бы намекнули, что командировка принесет ему авантаж на Радио, Говоров под благовидным предлогом отклонил бы такую честь. Да, он перешел бы с партизанами афганскую границу (и уж постарался бы сделать хлесткий радиорепортаж), но вот брать интервью у советских военнопленных он бы не стал.
…Он прокручивал интервью Савельева. Все в них правильно. Боря умница, задавал точные вопросы, не подталкивал на готовые ответы, не провоцировал, и солдаты рассказывали потрясающие, страшные вещи. Такой материал для Радио — золотая жила. Но ведь висит в воздухе немой вопль (Говоров ощущал его кожей): «Помоги нам! Вытащи нас отсюда!» Как ни молоды и ни неопытны наши солдатики, однако понимают: интервью по «вражеским голосам» — необратимый шаг. Если отобьют свои, то сдачу в плен можно и простить (или не простить, кто знает), но вот интервью на Радио — никогда. Хорошо, мы пошли тебе навстречу — так сделай для нас что-нибудь. А Савельев ничего не мог для них сделать, как не смог бы и Говоров. Если бы смог — прополз бы на карачках горный перевал, привез бы ребят в любую цивилизованную страну, а там, хлопцы, решайте, просите политубежища или возвращайтесь на родину. Сами с усами. Увы, судьбы солдат в чужих руках. (В чьих? Поди разберись!) Поможет солдатикам интервью или их потопит — это выяснится впоследствии. А пока журналист их использовал, захлопнул крышку магнитофона и через два дня уже ночует в роскошном номере отеля «Хилтон» в столице Пакистана. И очень доволен, что выполнил редакционное задание. А над головой солдатиков захлопнулась другая крышка, и они ночуют в палатке вместе с афганцами (как любезно свидетельствовали партизаны) или… в яме на цепи. И если оперативная обстановка в приграничном районе изменится, то афганцы могут и пристрелить солдатиков. (А почему нет? Или партизаны забыли советский напалм, заживо выжигающий их деревни?) И как тогда дальше жить удачливому корреспонденту? Как ему забыть глаза своих соотечественников, молящие о помощи?
