— Мистер Силвер, — сердито, с пылающими щеками вступила в дискуссию Джейн. — Как учитель, вы являетесь примером. Я хочу сказать, даже если вы никогда этого не говорили, даже если никогда не говорили этого прямо.
— В этом-то и смысл вашей роли: вы априори несете ответственность, как говорит Сартр. — Хала продолжала, кивками подкрепляя свою ссылку на писателя. — Вы можете не утверждать, что вы пример, но все равно вы — пример. В любом случае. Вам не дано решать, как люди вас видят. И вы знаете, верно, что являетесь примером для множества учеников в этой школе, мистер Силвер? Простите, и я не хочу показаться невежливой, но выбирать вам не приходится.
Силвер глубоко, медленно вздохнул.
— Что ж. Хала, не знаю. Не знаю, сколько людей на самом деле видят во мне пример. Но это тема для другой беседы. Действительно, я влияю на то, как меня воспринимают. Одежда, которую я ношу, что я говорю, как говорю. Я, как и все мы, культивирую свой образ. Я не чище любого другого человека. Гораздо важнее, что все эти люди, которые предположительно считают меня примером, они тоже делают свой выбор, не так ли? Они решают смотреть на меня с тех или иных позиций, правильно?
Я внимательно наблюдал за Силвером, пока он говорил. И пока я следил за его глазами и шевелящимися губами, за тем, как он щипал кожу вокруг ногтя большого пальца, мое сердце застучало быстрее и сильнее. Я чувствовал, как во мне что-то поднимается, и когда Силвер произнес свой вопрос, у меня вырвался раздраженный вздох.
Он повернулся ко мне, посмотрел печально. Он казался усталым.
— Гилад? Ты хочешь что-то сказать?
Я глянул на Колина. Он смотрел на меня.
— Мистер Силвер, я только хотел спросить, верите ли вы во все это. — Меня затошнило, лицо налилось жаром. Я вытер ладони о джинсы.
Силвер сузил глаза. Мой вопрос, видимо, удивил его.
— Что ты имеешь в виду, Гилад? Верю во что?
— Я хочу сказать, вы действительно ожидаете, что ученик десятого класса, лет пятнадцати-шестнадцати, делает этот выбор? Что он способен решить, как он вас воспринимает? По-настоящему справедливо оценить вас, оценить вашу подлинность? Он решает смотреть на вас с тех или иных позиций? Что вы разделяете эту ответственность? Вы и ученик? Что это одинаково?
Мы все смотрели на него и ждали ответа. Мы практически застыли, объединившись в этом ожидании. Силвер посмотрел на меня, и на этот раз я выдержал его взгляд. Он повернулся к Колину. Напряжение было ужасным.
Абдул кашлянул. Силвер повернулся к нему.
— Как ты считаешь, Абдул?
Тогда я разозлился, почувствовал закипающую во мне злость. Как он смеет надеяться на Абдула?
Абдул раскачивался вперед-назад, его нервные кивки захватывали все тело.
— Не знаю. Я не очень уверен.
— В чем, Абдул?
— Не знаю. Да, вы учитель. Поэтому вы несете ответственность. У вас есть работа. Это ваша работа.
Силвер нетерпеливо кивнул, его легкий жест граничил с иронией.
— Еще кто-нибудь? — спросил он.
Теперь я поднял руку. Это была формальность, которую я давным-давно отбросил. Это был мой иронический жест. Силвер повернулся ко мне. Прошел к окну и открыл его, оперся локтями о подоконник, отвернувшись от нас. Прохладный воздух остудил мою вспотевшую шею. Я был благодарен за прохладу, благодарен за то, что он открыл окно, и в очередной раз почувствовал к нему симпатию, теплоту. Промелькнула мысль: не открыл ли он окно ради меня, увидев мое раскрасневшееся лицо, пот на лбу. Я очень хотел, чтобы так и было. И опять подумал, что предаю его.
Но руку я не опустил.
— Это не обязательно, — начал он, все еще глядя в окно. Потом повернулся к нам и покачал головой. — Да, Гилад. — Таким тоном он мог обратиться к Ариэль.
Я раскрыл свою тетрадь.
— Могу я зачитать вам кое-что? Это Сартр.
Он кивнул, и я стал читать:
— «Что мы имеем в виду, говоря, что существование предшествует сущности? Мы имеем в виду прежде всего то, что человек сначала существует, сталкивается с самим собой, поднимается в мире, и только после этого он определяется».
И опять — ничего. Ни ответа. Ни звука. Ни шуршания страниц, ни движения ручки по бумаге, ни шепота. Я посмотрел на Силвера, который уставился на меня и молчал.
— «Сталкивается». Вы сказали, что это точка, когда вы внезапно обретаете понимание, когда вы начинаетесь, когда вы больше не можете притворяться. Что жизнь — это что-то другое, когда вы осознаете правду мира. Вот примерно так вы говорили, мне кажется. Так у меня записано. — И опять я говорил с едва уловимой иронией и деланным почтением.
— Да, — отозвался Силвер. — Думаю, это правильно. Да.
— И вы считаете, что ваши ученики, не говоря уже обо всех других ребятах, у которых вы не преподаете, но которые вас знают, видят вас, слышали о вас, вы считаете, что они столкнулись с собой?
Когда он не ответил, я опять обратился к своей тетради и зачитал вслух отрывок из Камю, который читал в субботу, сидя в сквере Лорана Праша:
— «Бывает, что привычные декорации рушатся. Подъем, трамвай, четыре часа в конторе или на заводе, обед, трамвай, четыре часа работы, ужин, сон; понедельник, вторник, среда, четверг, пятница, суббота, все в том же ритме — вот путь, по которому легко идти день за днем. Но однажды возникает вопрос «зачем?». Все начинается с этой окрашенной недоумением скуки».
Я читал медленно, с уверенностью и силой в голосе, которых никогда не имел на его занятиях или, возможно, вообще в своей жизни. Я ожидал услышать шумок, перешептывания Ариэль с Альдо, хихиканье Лили, но никто не проронил ни звука.
— Вы считаете, мистер Силвер, что десятиклассники, которых вы учите, изнывают от скуки? Что это перед ними встает вопрос «зачем»?
Я потел, несмотря на заполнивший класс холодный воздух.
Силвер медленно кивнул, внимательно на меня глядя, словно подтверждая что-то для себя. Он улыбнулся, и на сей раз в улыбке было что-то еще. Гордость, возможно. И в этой улыбке я почувствовал удовлетворение, удовольствие, радость, а все потому, что произвел на него впечатление, потому, что он был мной доволен. Он улыбнулся и кивнул, закрыл окно и вернулся к своему столу, на свое обычное место.
— Я так считаю, — сказал он. — Да. Хотя ты явно не согласен, Гилад. Ты определенно сделал домашнее задание.
Я покачал головой. Я больше не сердился. Он меня разоружил.
— Мы выполнили, сэр, наши домашние задания, Гилад и я, — сказал Колин.
И тогда вступила Ариэль;
— Что за чушь? Полная чушь! Что за увертки? Вы думаете, можете делать что хотите? Что ответственность лежит на нас? На школьниках? Это что же такое вы утверждаете? Что она просто-напросто одинаковая? Что у вас не больше сил, чем у нас? Нет преимущества?
