ДжефПосле развода Джеф получает Алицу раз в неделю на вторую половину дня и каждый четный уик-энд. Чаще всего они ходят плавать в Подоли или в кино. В выходные почти всегда выезжают из Праги: зимой на лыжах, летом с палаткой или на велосипеде. Когда теперь Джеф спрашивает Алицу о тех прогулках, то разочарованно обнаруживает, что большинство из них она уже не помнит. Но все равно это имело смысл, убеждает он себя.
Что Алица помнит, так это паясничание Скиппи — со временем он тоже присоединяется к ним, готовый смириться даже с тем, что не увидит выдающегося футбольного или хоккейного матча. Джеф с самого начала решительно запретил ему при Алице говорить непристойности, и Скиппи, к удивлению Джефа, подчинился. Он, правда, ведет себя еще инфантильнее, чем обычно (присутствие маленькой Алицы для него оправдание): на улице фокусничает, подпрыгивает, кривляется и сочиняет для Алицы стишки типа «Выкопайте кратер, говорит патер. / Зачем спешить? Слона хоронить». Подобные рифмы потом целыми неделями Джеф так раскручивает, что его дочка в восторге, а это главное.
Несколько лет спустя с ними стал ездить Том. И он быстро завоевывает Алицу: обнаружив, что она любит страшные рассказы, он читает ей специально переработанные стихи для всяких киношных ужастиков (Джефу приходится укрощать его, чтобы Алица могла потом заснуть). Хорошо и то, что во время их совместных уик-эндов он гораздо меньше пьет — тем самым его обычные словесные излияния сводятся к приемлемому минимуму.
Джеф убежден, что по мере того, как Алица созревает, она все больше напоминает Тому Еву. Во всяком случае, он часто исподтишка смотрит на нее.
— Существует ли на свете нечто более совершенное? — говорит он Джефу однажды вечером во время уик-энда на реке Сазава.
Глазами он указывает на сидящую чуть поодаль Алицу, которая отсутствующим взглядом смотрит на огонь; на ней Джефова черная фуфайка с капюшоном, которая настолько велика ей, что закрывает поджатые коленки. Щеки покрыты легким румянцем, а прядь светлых волос на левом виске кажется пушком.
— Я уже никогда не оставлю тебя с ней наедине, — шутит в ответ Джеф, но про себя соглашается с ним.
В последние годы они берут Алицу и в Берлогу. Ева поначалу была против, но потом Скиппи настоял — пусть сама проверит квартиру (перед этим они целый день убирали), и она не без колебаний согласилась. Каждый раз, конечно, перед приходом Алицы они убирать не успевают, однако жизнь среди пустых бутылок, банок из-под пива и обвалившихся куч прочитанных газет и журналов ей по нраву.
— Мы для нее своего рода аттракцион, понятно? — говорит Джефу Том. — Мамина вылизанная квартира — нудный прогматизм, в то время как это андерграунд. В ее глазах Берлога представляет собой нечто вроде очага независимой семейной культуры.
— Ты маму тоже любил? — спрашивает однажды Алица Тома.
Она смотрит на Скиппи, берет край своей майки двумя пальцами и зажимает его зубами. Том делает вид, что не слышит. Алица тормошит его за плечо.
— Ты любил маму или нет? — настаивает она.
— Конечно. Ты же знаешь, что у меня слабость ко всяким ужасам.
Алица смеется, тем не менее от нее невозможно отделаться.
— Нет, скажи мне, — упорствует она, — ты любил ее?
Том поворачивается к ней:
— Любил. Она была… невероятно красива. Она невероятно красива.
Алица кивает.
— Но встречалась она с Джефом, — объясняет ей Том. — В жизни это случается.
Алица задумывается. На майке у нее большое мокрое пятно.
— Выходит, вы любили ее все, — внезапно смеется она. — Все трое.
— Скиппи нет, насколько я знаю, — уверенно замечает Джеф.
Скиппи явно смущается.
— Скиппи, — заявляет Том, — по-моему, любил ее тоже.
— Ну конечно, он любил ее, — решительно говорит Алица и смотрит на отца. — Иначе он не ходил бы к нам до сих пор, правда?
Для Джефа это новость — и для Тома тоже, как тотчас же определяет Джеф по его виду. Никто не говорит ни слова. Алица испуганно поводит глазами; останавливает взгляд на Скиппи.
— Ой, sorry, — извиняется она. — Я, должно быть, что-то брякнула, да?
Том просекает первым:
— По средам? Он ходит к вам по средам?
Алица нерешительно кивает. Скиппи краснеет.
— Значит, никакого «Jagrʼs-бapa»? Никаких широких плоских экранов? Никаких мужиков и разливного пива, никакой суператмосферы?
— Я смотрю там футбол! — выкрикивает Скиппи.
— На экране с диагональю пятьдесят пять? — спрашивает Джеф.
Скиппи складывает руки.
— Что вы вообразили себе? — повышает он голос. — Вы идиоты! Вы настоящие идиоты!
Джеф и Том молча смотрят на него. Скиппи падает на колени.
— Клянусь жизнью и здоровьем всех своих близких, что это правда! Мы смотрим футбол! Ничего больше! С вас довольно?
Сцена тягостная, но весьма убедительная. Том уже опять улыбается.
— Разве ты не знаешь, Скиппи, что Еву забронировал Джеф? — говорит он в тщетной попытке пошутить.
— Что значит забронировал?
Когда чего-то не понимаешь, не спрашивай, вспоминается Джефу.
ФуйковаМой муж Борис — дежурный в подземке. Его жизненное назначение — предупреждать пассажиров, что приходящий поезд следует до станции Качеров. После всех девичьих снов о преуспевающем, богатом муже, который, уходя на работу, каждый раз с улыбкой посылает мне воздушный поцелуй (я и трое наших прелестных детей стоим на застекленной террасе загородной виллы в стиле функционализма), я живу в заштатном районе в панельном доме с человеком, который восемь часов в день гнобит людей за то, что они перешли черту безопасности.
Когда по пути к преуспевающим людям, которым обставляю квартиру, мне не удается миновать станцию, где работает Борис, иду по крайней мере так, чтобы он из своего гнезда не мог заметить меня. Поджидая поезд, я смотрю на красивых девушек и мысленно пытаюсь отгадать, как они будут выглядеть лет через десять-двадцать, — по существу, это лишь подобие компьютерной симуляции интерьера (ни одна из молодых женщин, самоуверенно входящих в вагон, наверняка не подозревает, что в голове располневшей, плохо постриженной пожилой брюнетки они могли бы увидеть свой довольно точный будущий облик). Но я, разумеется, все время настороже, и если в станционных репродукторах вдруг раздается треск, возможно, я единственная, кто его замечает.
— Просим пассажиров, следующих в направлении Гайе, не переступать полосу безопасности, — звучит голос моего мужа, автоматизмом измененный до неузнаваемости.
