— Только назовите вашу цену, — благосклонно предложил он.
Я задумался и вспомнил блатную песенку тридцатых: «Он предложил мне деньги и жемчуга стакан, ему за то советского завода нужен план. Мы сдали того фраера войскам НКВД, потом его по тюрьмам я не встречал нигде».
Надо использовать ситуацию, думал я, попробовать, с одной стороны, получить деньги, а с другой — исполнить свой патриотический долг и сдать козлов. Я могу поставить ФСБ в известность о вражеских планах и попросить их подготовить заведомо ложную информацию. Хотя никогда не знаешь, как все обернется, когда дело доходит до ФСБ.
— Ну так как? — спросил Грац. — Если хотите, мы можем дать вам время на принятие решения.
Я подумал о лачуге где-нибудь на юге Франции, скромной новенькой машине марки «Альфа-Ромео» и счете в швейцарском банке.
— Нет, — ответил я. — Здесь нечего гадать. Я согласен рисковать только за сорок тысяч.
Он вылупил на меня глаза и откинулся:
— Сорок тысяч! За пару десятков фотографий? Вы с ума сошли!
Я испугался, что ляпнул чушь, и поспешил поправиться:
— Долларов, естественно.
— Но это же двадцать тысяч фунтов! — продолжал возмущаться он. — Это больше в три раза, чем мы готовы платить.
— Вы же сказали назвать цену, я и назвал, — принялся оправдываться я, нервно жестикулируя.
— Десять тысяч фунтов, — сказал он решительно и со вздохом. — Плюс все побочные расходы.
Я встал.
— Лучше я заработаю эти деньги за полгода в Британии, чем буду сидеть за них двадцать лет в России.
— Как хотите, — немило отозвался он, пожал плечами и встал, чтобы проводить меня. — В Лондоне есть еще люди, которым не лишние десять тысяч фунтов стерлингов.
— Конечно, — огрызнулся я. — Патриоты всегда найдутся. Особенно среди нашего брата в Лондоне.
«А все-таки я, сука, поторговался», — с обидой подумал я и вышел в прихожую. Теперь я понимал, почему квартирка бедная. Скорее всего, она арендована нелегально на очень короткий срок.
— Да, кстати, — предупредил он, пока я надевал еще влажную куртку. — Если передумаете, то лучше не стоит пытаться связываться со мной.
— Естественно, — согласился я и, избегая рукопожатия, спешно вышел на лестницу.
Коридоры были узенькие, сплошная лестница без площадок, очень неудобная, но с ковровой дорожкой. Я вызвал лифт вместимостью не больше стандартного шифоньера и с мыслями о толстяках, вынужденных тут бегать пешком по лестницам, и о десяти тысячах съехал вниз и вышел в дождь на темную улицу.
Капли все так же разлетались на крышах машин, свет фонаря, отражаясь, сверкал на закругленных углах их крыш. Мне показалось, что я моментально весь промок. Ежась, я перешел дорогу и спрятался в стеклянной будке автобусной остановки, стараясь разглядеть расписание ночных рейсов.
Что можно купить на десять тысяч фунтиков? На это сейчас и халупы в Томской области не купишь. Короче, вопрос с жильем на эти деньги точно решить нельзя. Машину? Но разве ради этого можно так рисковать? Впрочем, на эти деньги можно было бы год или даже, если постараться, два года не работать и заниматься любимым делом или, например, учиться. Можно было бы написать книгу про собаку Понтия Пилата. Блин! А что будет завтра? Вдруг мы с Тутаем не помиримся? К кому я тогда пойду? После того, что мне рассказала жена, лизать жопу Питеру и умолять его о прощении мне, честное слово, как-то не хочется.
Я проводил взглядом две машины, ехавшие из Лондона. Фары у них отражались в мокрой глянцевой дороге, как длинные перевернутые огоньки свечек, впивающиеся под прямым углом в глубь асфальтового зазеркалья.
Еще минуты три помявшись на промозглой черной улице, я с воплем пнул телефонную будку, выбил одно из стекол и побежал через дорогу обратно к подъездной двери. Номера квартиры я не знал и начал набирать на домофоне все подряд кнопки, начиная с конца, так как мы встречались на самом верху. Пару раз я попал на злых старушек, но тут дверь электрически загудела, и я смог снова войти в подъезд, словно Али-Баба в пещеру сокровищ.
2
Договорились на одиннадцати тысячах монет, из них тысячу я получил той же ночью в задаток, так что смог без колебаний доехать до Тутая на такси. Моя командировка должна была состояться через три дня. До этого я обязан был еще раз встретиться с Джеком и получить от него все необходимое, включая билеты, командировочные, технику и подробный инструктаж.
Честное слово, я только и думал о том, как поумнее сдать этих паразитов нашим контрразведчикам. Только кто это такие и где их взять, я честно, не знал. Наконец решил ехать, а там уже обратиться на худой конец в милицию к любому начальнику повыше рангом. А там уже ГРУ, ЦРУ, КЕНГУРУ и так далее. Дадут мне какую-нибудь дезинформацию, и я успешно продам ее англичанам (если это, конечно, англичане). И все останутся довольны.
Когда я проснулся, Тутай косил траву, и звук газонокосилки слегка плавал в тональности в зависимости от качества участка, на который ее передвигали. Я встал, натянул тяжелые немного сыроватые джинсы — вечно у него по утрам эта сырость — и пошел в кухню. Через звуки косилки я ощущал его хозяйское присутствие, и мне не терпелось поговорить с ним и убедиться, что вчерашняя неприятность уже позади. Это продолжалось мучительно долго, и я никак не мог заставить себя достать чего-нибудь к завтраку.
«Надо что-нибудь купить», — подумал я и достал из нагрудного кармана влажную и какую-то не мою на ощупь пачку деньжищ, согнутую пополам и перехваченную резинкой.
Я шпион! — осознал я так, словно стал космонавтом или исполнил другую детскую мечту, которая отныне мне не улыбалась. Кто в детстве не мечтал стать знаменитым шпионом?
— Откуда у вас эти деньги? — спросил мистер Тутай. Я и не заметил, что косилка перестала работать. Штанины у него были в мелких ошметках травы.
— Родители выслали, — соврал я. — Просят срочно приехать на похороны дяди.
— Значит, едете домой? А почему вы не завтракаете? — спросил он буднично и принялся набирать воду в чайник. — Мой диадиа самых честных правьил, когда не в щютку заниемог, он уважать себиа заставил и лучше выдумать не мог. Его пример другим наука; но, божье мой, какая скука с больным сидеть и день и ночь, не отходиа ни шагу прочь! Какое низкое коварство полуживого забавлиать, ему подушки поправлиать, печально подносить лекарство, вздыхать и думать про себиа: когда же чорт возьмет тебиа!
Закончил он с веселой ноткой и победно посмотрел на меня. Прочитал он с таким акцентом, что некоторые слова было просто не разобрать, но я был очень рад и от души ему поаплодировал.
— Браво!
— Вы сегодня не заняты? — спросил он меня, стеля тоненькую, как носовой платок, ветчину на сандвич.
— Сегодня нет. Завтра у меня будут пробы на новую работу. А что?
