Вознесенье Господне
Этот рассказ о жизни монаха Ираклия, того самого, кто забрался под кровлю в Свято–Троицком монастыре в 1916 году во время киргизского бунта и тем спасся от неминуемой смерти, не является продолжением повести «Золото Иссык–Куля». История его жизни напомнила мне жития святых, на долю которых неизменно выпадало множество страданий. И так же, как и они, отец Ираклий до самой смерти был верен своему Богу.
День 27 мая 1937 года обещал быть теплым и радостным. Это был канун великого праздника Вознесения Господня. Сады в селе Сазановка покрылись бело–розовым одеянием, сотканным из сотни тысяч нежных цветов. Казалось, облака спустились на землю и прилегли на отдых у подножия Тянь–Шаньских гор полюбоваться утренним солнцем, превратившим темные воды озера Иссык–Куль в алый кумач. Село еще спало, и лишь приветственные крики петухов да ленивое брехание собак нарушали сонную тишину.
В доме Бочарниковых, который стоял ближе остальных к горам, в это время уже не спали. Бывший монах Ираклий вместе с домочадцами служил утреню. В келье старца молились сам отец семейства Сергей Бочарников с женой Анастасией и их пятеро дочек, старшей из которых было около десяти лет. Кельей отцу Ираклию служил покосившийся закром, сбитый из горбылей. В это сооружение и двери–то не было. Чтобы попасть вовнутрь, надо было отодвинуть одну досточку и бочком протиснуться в образовавшуюся щель. Вместо кровати старому монаху служил длинный дубовый стол, на котором были постелены две дерюжки, свитые из конопли. На одну отец Ираклий ложился, другой покрывался во время короткого отдыха.
Когда он жил у Мирона Николаевича Дубинина девять лет назад, то ни на минуту не ложился в постель. Помолится, сядет на лавочку, отдохнет немного и опять за служение принимается. Евдокия, жена Мирона Николаевича, все удивлялась, почему это кровать стоит не тронутая, хотя она каждое утро приходила поправлять ее. Тогда у отца Ираклия поболее силы–то было, теперь годы берут свое. Правда, сколько ему лет, сам старец точно не знал.
Отдали его еще ребенком в монастырь, ни родителей, ни возраста своего отец Ираклий не помнил. Еще когда Ираклий был монахом Свято–Троицкого Иссык–Кульского монастыря, находившегося недалеко от села Сазановка на Светлом мысу, ему было лет шестьдесят. В 1916 году после киргизского бунта, во время которого монастырь чуть было полностью не сгорел и было убито семеро монахов, отец Ираклий уехал в город Верный, где жил в горах вместе с монахами Серафимом, Анатолием и Феогностом. Эти святые старцы в 1913 году построили на горе Кызыл–Жар в урочище Медео скит, где постоянно жили и молились. Отец Серафим в выкопанной пещере устроил церковку, обшитую тесом. Внутри был иконостас со множеством икон, написанных его руками. Отец Серафим обладал редким даром изображать святые лики. В эту церковь во время праздников любили приезжать многие жители Верного. Народу было столько, что места внутри не хватало, и люди стояли снаружи. А как пели отец Серафим и иеромонах Анатолий! Это были незаурядные певцы – слушателям казалось, что они парят в облаках вместе с ангелами! На душе становилось так благостно, что многие плакали от счастья. Сам губернатор Фольбаум приезжал к старцам. Раз, когда отец Серафим заболел и лежал в своей келье, представилось ему, что, поев рыбки, он непременно исцелится. Да где же отцу Серафиму взять ее, рыбку? А тут стук в дверь кельи – губернатор пожаловал и рыбу старцам привез!
В Верном существовал тогда женский Иверско–Серафимовский монастырь, и до ухода отца Серафима в горный скит настоятельницей была монахиня Нектария. Сильной веры была женщина. Сто насельниц монастыря души в ней не чаяли, с рвением выполняли все службы. Игуменья Нектария относилась к монахиням как к собственным дочерям, знала их нужды и чаяния. Но в 1913 году епископ Семиреченский и Верненский Иннокентий убрал мать Нектарию из монастыря и поставил настоятельницей молодую дочь генерала Бакуревича – послушницу Таисию, при постриге получившую имя Ефросиния.
Как ни просил за матушку Нектарию отец Серафим, владыка Иннокентий был непреклонен в своем решении. Со слезами на глазах провожали мать Нектарию насельницы монастыря.
Как и ожидал отец Серафим, при матери Ефросинии начались всякие вольности. Дочь генерала хоть и была набожной, но была воспитана в баловстве и относилась к монахиням как к девчонкам. Многие тогда покинули стены монастыря.
В горах тогда многие монахи жили. Рядом с горной церквушкой поселились несколько покинувших монастырь монашек. На Мохнатой горе жил отшельником странник Виктор. Он много путешествовал, пока не появился в Семиречье в 1906 году вместе с переселенцами. Здесь ему понравилось. «Горы красивые, люди добрые, набожные», – говорил Виктор. Он вырыл себе пещеру для моления, рядом поставил небольшую келью, в которой жил. И зимой и летом ходил укутавшись в брезентовый плащ. В Верном многие его знали и уважали. Пытались дать старцу денег и еду, но от денег Виктор категорически отказывался, а из еды брал только хлеб и сухари. Он рассказывал, что в отрочестве сильно болел, и его, скрюченного от недуга, мать привезла к Иоанну Кронштадтскому. Тот помолился и излечил мальчика. Потом, внимательно посмотрев на него, отец Иоанн изрек: «Вижу, отрок будет набожным, странником станет. Пусть питается лишь хлебом, сахаром и чаем». С тех пор Виктор и ходил по всяким местам, пока не осел в горах Медео близ города Верный.
Вот его–то и попросил отец Серафим подыскать подходящее место для скита. Виктор вместе с отцом Серафимом и двумя монахинями отправились по горам. В одном месте остановились, около Кызыл–Жарской горы. Сидят, пьют чай. Виктор говорит: «Посмотри, Серафим, какой дивный свет от горы исходит!» и показывает на вершину Кызыл–Жара. Отец Серафим тоже удивляется: какая красота! Монахини глядят наверх – не видят никакого света. Отец Серафим и Виктор поднялись на вершину. Спускаются через некоторое время, и всё не могут надивиться, что за чудесное место. На Кызыл–Жарской горе скит и устроили.
