Всю первую неделю стоит дождливая, холодная, ветреная погода; у каждой двери, на каждом мраморном лестничном пролете в доме Джанфранко в подставках для зонтов нет свободного места. Мы сушим одежду на электрических обогревателях, но все равно мне приходится одолжить стильный и очень уютный кардиган у Джанфранко, который и так уже дал мне мобильник. Здесь у всех мобильные телефоны, и ими пользуются постоянно, с непринужденным изяществом откидывая крошечные крышечки.
Я думала отпраздновать день рождения на вилле и уже представляла, как мои бывшие бойфренды и новые друзья суетятся вокруг и всячески меня балуют. Но оказалось, что как раз в этот день на вилле состоятся свадьба и два банкета в честь первого причастия, поэтому Уильям заказывает столик в «Нелло», где нам так понравилось в первый вечер. Расстроенный Джанфранко настаивает, чтобы после ужина мы все-таки заехали на виллу и выпили шампанского с тортом.
Наш ужин в «Нелло» совсем не похож на предыдущий, и я понимаю это в ту же секунду, как официант проводит нас за столик. В ярко освещенном, шумном обеденном зале мы — единственные иностранцы, одинокие страньери. В отсутствие Джанфранко я пытаюсь импровизировать, но на самом деле не уверена, какое блюдо из меню выбрать; я слишком весело разговариваю с официантом, который держится надменно и отстраненно. Приходится сдерживать раздражение, а раздражает меня все: официант, Уильям, который слишком быстро и много пьет, но главное, тот факт, что этот особый вечер ничем особенным не отличается — мы с Уильямом, как обычно, жадно набрасываемся на еду, которая к тому же оказывается невыдающейся.
Мы выбираем самые неудачные блюда: моя цесарка оказывается пересушенной, Уильяму достается жесткая баранина, и даже три вида кростини, заказанные на закуску, не так великолепны, как в прошлый раз. Делаю вывод, что дело не в отсутствии Джанфранко, а в моем настрое. Мне так хотелось устроить особый, шикарный и незабываемый ужин в честь дня рождения, даже если бы из гостей были лишь мы двое. Сырную тарелку приносят со свечой, что несколько улучшает мне настроение, а потом хозяин ресторана настаивает на том, чтобы отвезти нас на виллу, где как раз расходятся последние гости и начинается уборка.
В гостиной в глубине виллы уставшие официанты накрывают ужин для персонала. Джанфранко уже сидит за столом; он полностью поглощен чисткой фасоли, рядом — дымящаяся пепельница. Мы тихонько усаживаемся за длинный стол; постепенно приходят остальные и начинают есть и пить. Игнацио вытащил рубашку из брюк и избавился от своей бабочки; он приносит бутылку картицце[22], которую Джанфранко обещал мне еще в день нашего приезда, наполняет бокалы, и к столу выносят шоколадный торт, украшенный единственным бенгальским огнем. Все поют: «Tanti auguri a te, tanti auguri a te, tanti auguri a Veeky, tanti auguri a te»[23]— и я готова расплакаться, как же это приятно.
Следующим утром серо и сыро; мы с Паоло и Сильваной отвозим Уильяма во Флоренцию, где ему предстоит сесть на римский поезд. Я стою на платформе и до ушей улыбаюсь своему любимому другу, который ужасно раздражал меня все эти дни, но, несмотря на это, я уже скучаю по нему, хотя поезд еще не тронулся. А потом он уезжает, а я остаюсь на пустеющей платформе, и меня охватывает внезапное чувство полной свободы и безграничного океана возможностей — я даже замираю от неожиданности. С чего же начать? Целых две недели в Италии, всего через одну остановку — почти всегда пустая квартира Джанфранко, от которой у меня есть ключи, модный мобильный телефон, куча старых друзей, которых можно удивить своим появлением, старые знакомые места, куда можно съездить.
Для начала мы с Сильваной отправляемся на маленький рынок в Сан-Кашьяно, который по понедельникам раскидывается рядом с главной автостанцией. Прилавки стоят в три ряда вдоль скалы, с которой открывается потрясающий тосканский вид — почти как с открытки. Стараюсь не отставать от Сильваны, которая знает всех продавцов; она торгуется с ними и шутит. Ее унизанные кольцами пальцы держат все больше пакетов.
Солнечные лучи упрямо разгоняют сырой туман — это первый по-настоящему ясный день с моего приезда. Мне ничего не нужно, но хочется купить все. Раздумываю, не взять ли пару туфель, которые мне нравятся, но, когда Сильвана заявляет, что нужно брать обязательно, решаю не покупать. Она же накупила белья, два комплекта постельных принадлежностей и три пары туфель — а теперь вот выбирает пармезан на передвижной тележке сыровара.
В продуктовом ряду огромное количество деликатесов, и я останавливаюсь у каждого прилавка, впитывая краски и запахи и с удовольствием наблюдая за оживленной торговлей. Огромные куски пармезана нескольких видов, кругляши пекорино — зрелого и сладкого, толстые косы сливочно-белой моцареллы, бруски горгонцолы, козьи сыры, бледные дырчатые эмментальские: я словно в раю. Рядом — копченое мясо: окорока прошутто, гигантские батоны мортаделлы и маленькие сморщенные колбаски, салями и целый запеченный молочный поросенок с надрезами на восхитительной лаковой кожице.
Все утро слышу за спиной жемчужный смех Сильваны. Оборачиваюсь — и вижу, что она болтает с зеленщиком, чьи пальцы проверяют стебельки спаржи на твердость. Глянцевые цукини, бобы и сердцевинки артишоков лежат бок о бок с сахарным горошком, зеленой фасолью, баклажанами и сладким перцем, четырьмя сортами помидоров, курчавым салатом, толстыми луковицами фенхеля, пучками сельдерея и крошечными редисками. Все такое свежее, что я почти слышу хруст. Сильвана подгоняет меня, вручает мне часть своих сумок, и мы договариваемся встретиться у входа в «Нелло» в полпервого и пообедать с Паоло.
Я заказываю салат, Сильвана — кростини, прошутто и цыпленка, а Паоло — печень на гриле. Рассеянно отрывая хлеб, он вспоминает свои холостяцкие годы, когда каждый день сидел за тем же столиком в «Нелло», пока в его жизни не появилась Сильвана. Разговор обращается к Чинции: единственной женщине в жизни Джанфранко, которую он не предал. И все же она была уверена, что он ей изменял, и ушла от него, каким-то чудом вынудила отдать ей ресторан и выкупила долю единственного оставшегося партнера.
Паоло и Сильвана не скрывают своего презрения к ней. Я внимательно слушаю и время от времени спрашиваю. Многого я до сих пор не понимаю. Как Чинции удалось вышвырнуть Джанфранко из его собственного ресторана, настолько успешного, что перед входом выстраивались очереди? Как вышло, что за все свои труды он не получил ничего? Я не могу найти оправдания такой жестокой мести. Паоло рассказывает, что после развода Джанфранко на полгода ушел в подполье и не встречался почти ни с кем. Потом возникла идея с виллой.
Теперь «Ла Кантинетта» уже совсем не тот ресторан, что прежде, и обслуживает по большей части туристов. Расспрашиваю о личной жизни Джанфранко, о нескончаемой веренице женщин — в основном иностранок, — которые влюбляются в него и которых он регулярно бросает. За все десять дней нам с Джанфранко удалось остаться наедине всего один раз: мы ездили в «Метро», гигантский супермаркет в окрестностях Флоренции. Когда он учил меня готовить, мы регулярно туда наведывались и тратили огромные суммы на реализацию его фантазий. На этот раз все очень похоже, но по-другому: двадцать лет отделяют нас от нас прежних.
