Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 50
– А еще – пропили!
– Ага, – согласился индивид:
– В начале – продали, а потом – пропили!
А потом добавил, видя, что его согласие не вызвало продолжения, оказалось, так сказать не пролонгированным:
– Я бы их расстрелял!
– Кого? – поинтересовался я.
– Да вначале одних!
А потом других!
И так уж вышло, что в жизни глупого человека всегда находилось место подвигу.
А иногда – и двух…
– …Как проехать к реке? – спросила Лариса, опустив стекло дверцы.
Наверное, ей надоели наши дебаты.
И даже консенсус в результате ее не вдохновил:
– Как проехать к реке?
И абориген, придирчиво осмотрев ее «Жигули», видимо, прикидывая, можно ли сделать консультацию платной, изобразил удивление на своем прилично поношенном лице:
– К реке-е?
– К реке, – повторила Лариса.
– Ну – это слушайте, – замолчал местный житель, и я, перегнувшись через колени моей поэтессы, сунул ему в лапки два червонца:
– Значит, так.
Вначале вам вниз, под гору, до старого песчаного карьера – яму увидите.
Она заметная.
Потом влево, мимо заброшенной зоны, проедете кладбище, поедете до болота.
У болота сразу направо. Там рынок хотели построить, базар, значит.
Оттуда, через бурелом, что горел прошлым летом… Хотя дорога там одна, ну и выйдете на сельскую площадь. Там наша власть – сельсовет.
Правда, он не работает.
Там и спросите.
Запомнили? – поинтересовался селянин, явно рассчитывая на то, что придется повторить маршрут, за дополнительный гонорар.
И я усмехнулся:
– Вначале под гору, до ямы. Потом – влево, через тюремную зону и могильные кресты, в болото. Потом – вправо, к рынку, который так и останется непостроенным. А в конце через черт знает что – к неработающей власти чиновников.
Что же здесь не запомнить?
Как Россия в двадцатом веке…
…Выработанная яма песчаного карьера, оказалась заполненной водой, куда перелетные утки наверняка занесли икру карасей из окрестных озериц.
С уже поросшими травой береговыми откосами.
И в этой траве, уже сменившей виридоновый цвет на окись хрома с желтой охрой, несмотря на наступившую, пусть еще раннюю осень, белели ромашки.
– Ой! – воскликнула Лариса, глядя на зеленеющую лужайку. – Давай погадаем!
– Давай, милая, – согласился я. С любимой женщиной на природе легко соглашаться.
Так же легко, как и во всех остальных местах.
Лариса остановила машину прямо на дороге, по которой, кроме нас, похоже, никто уже очень давно не ездил. И возможно, никто никогда не останавливал автомобилей в этом месте для того, чтобы погадать на ромашке.
– На что будем гадать? На «любит – не любит»? – смеясь, спросила моя поэтесса.
И я, предположив, что этот вопрос нами уже решен, сказал:
– Погадай на: «быть – или не быть»?
И подумал, что, окажись в руках у Гамлета обыкновенная полевая ромашка, решение самого главного вопроса мироздания обошлось бы без известного монолога.
Мировая культура лишилась бы одного из главных своих сокровищ; но с точностью решения вопроса получилось бы то же самое…
…После залитой водой ямы, оставшейся от песчаного карьера, на развилке Ларисина машина свернула налево.
Прежней бывшей зоны мы сквозь разросшиеся кусты и деревья не увидели.
Наверное, потому, что от бывшей зоны не осталось ничего бывшего.
Только настоящее.
Дальше, у грунтовки, было старое, возможно, давно заброшенное кладбище.
Погост.
Разукрашенный фасад памяти.
– Место разрушения последней иллюзии, – тихо проговорил я, но Лариса услышала мои слова и переспросила так же тихо:
– Иллюзии?
– Да, – вздохнул я:
– Смерть – это крушение последней иллюзии.
Иллюзии на бесконечную жизнь.
– Как ты думаешь, почему на кладбище хочется молчать? – Лариса притормозила машину, и вдоль кладбища мы поехали медленно, невольно отдавая дань тем, кому уже никуда не нужно было спешить.
И у меня было время для того, чтобы обдумать ответ:
– Потому, что о вечной жизни говорят многие.
А о вечной смерти – никто…
…Прямо за заброшенным кладбищем находилась небольшая церковь.
Похоже, такая же заброшенная.
Во всяком случае, то, что когда-то было парком вокруг этой церкви, сейчас превратилось в заросли, а дорожка, ведшая к ней, поросла папоротниками и крапивой.
И какая-то пожилая женщина что-то собирала вдоль этой дорожки.
– Зайдем, – предложила Лариса, останавливая «Жигули».
– Зайдем, – согласился я. – Если открыто.
– А разве церковь может быть закрыта для тех, кто хочет в нее войти?
Кресты на храмах и погостах – две такие разные дороги в рай.
Церковь действительно оказалась заброшенной.
С погнутыми, проржавелыми железными дверьми, одна створка которых лежала в траве.
Без икон.
Но с неразбитой оконной мозаикой и довольно хорошо сохранившейся настенной росписью.
И по фрескам – темпере по влажной штукатурке, кое-где тронутой темнением, кое-где исчезнувшей в сколах, было видно, что расписывалась она настоящими мастерами.
– Кто это? – спросила Лариса, видя, что я рассматриваю бородатую фигуру в длиннополой одежде. – Христос?
– Нет. Это Иоанн – Предтеча христианства.
Первый из тех, кому пришлось заплатить головой за свою веру.
– Мне жалко его, – прошептала Лариса, поднося пальцы, сжатые в кулачок, к губам. И я ответил ей честно:
– Мне тоже жалко его.
Но мне жалко и тех, кто потом заплатил своей головой за то, что не поверил в то, что эта история – правда.
Глядя на образ Иоанна Крестителя, первой жертвы непонятого христианства, Лариса, перекрестилась и дала свою форму понимания добра и зла, прошептав:
– Научи меня, Господи, делать людям хорошее. Плохое – и без меня найдется, кому сделать…
…Когда мы вышли из церкви, женщина, что-то собиравшая в траве у полуразрушенных стен, подошла к нам:
– Люди должны все время каяться, – проговорила она, поправляя платок крупной вязки у себя на плечах.
И по ее лицу было видно, что она верит в то, что говорит.
Поэтому я ничего не ответил ей, но подумал: «Если все время каяться, то когда же грешить?»
Не обращая внимания на наше с Ларисой молчание, женщина продолжала негромко говорить.
И мысль ее была не нова.
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 50
