Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 48
Старый крестьянин, отец Славко, открыл щель рта и улыбнулся. Как скворечник или старый почтовый ящик. И опять камни застучали о камни.
— Он говорит, что давно хочет зарезать именно этого петуха. Плохой петух. Он лишний. Есть еще два петуха, их вполне хватает на всех кур, а этот только мешается, претендует на куриц, принадлежащих тем двум. Дерется. Надо съесть его.
— Ну раз надо, съедим, — согласился я.
Навстречу нам выбежали младшие братья и сестры Славко. Число их было велико, сразу даже не сосчитаешь. Они облепили нас и стали вовсю тискать наше оружие. Полковник повесил автомат себе на грудь. Я сделал то же самое. Потому что детки тянулись все к спусковым крючкам прямиком.
Дети были одеты тепло. Вязаные кофты и шерстяные чулки, вероятно из овечьей шерсти. На ногах грубые изделия из кожи. Мы вошли в хутор. Камни под ногами, из камней сложенные дома. Грубые, как в первом веке от рождения мира. Вблизи оказалось, что хутор имеет даже маленькую кривую каменную улочку. Пахло едким балканским дымом, подлаивали несколько собак, откуда-то доносились помыкивания и блеянья скота.
— Бедные они тут, — сказал полковник. — Мой край богатый. У нас виноград растет, не говоря уже о сливах. По сливам мы первые экспортеры. А какая у нас сливовица! О! Но сейчас он захвачен хорватами. И мой дом захвачен, — полковник вздохнул.
— Где это? Ваш край где? — спросил я полковника.
— Он к югу. Недалеко от Дубровника. Вот освободим, я вас приглашу.
— Да, — сказал я, — конечно приеду.
А сам подумал, что строить подобные далеко идущие планы вряд ли разумно. Вокруг война, и не далее как трое суток тому назад, когда мы ехали с полковником по дороге к городку Крагуевац, на шоссе внезапно стали падать снаряды. Невесть откуда. Грузовик впереди нас подбили. Из него горохом высыпались солдаты и заняли позиции вдоль дороги. Судьба не велела, чтоб снаряд попал в нашу машину. Но что ей взбредет в голову следующий раз, судьбе?
Мы осмотрели нехитрое хозяйство семьи. Заборы тоже были из камня, и даже загоны для овец. Сказывалась нехватка дерева. Даже у кур был каменный сарай.
Крестьяне старятся быстро. Мать Славко была как бабушка, хотя он был в семье старшим, а ему не могло быть больше 25 лет. Мать взяла петуха и отошла с ним в прорезь кухни, двери не было. Вернулась она с петухом, но уже безголовым. Он еще дергался в агонии. Взяла таз и стала ощипывать петуха над тазом. И пух и перья летели в таз, пока мы беседовали, сидя на лавке, облепленные детьми как мухами. Постепенно петух стал голым.
О чем мы беседовали? Сербы имеют вечную тему для бесед, и это, нетрудно догадаться, их враги и соседи — хрваты. Говорили о планируемом хрватском наступлении. Шел 1993 год. Через два года случится действительно это наступление, а тогда хрваты только готовились. Вооружались, тренировались под руководством военных инструкторов из Германии, Австрии и Венгрии. Неспешно готовились, потому что вели войну с другой Сербской республикой — Боснийской, тот фронт был растянутым, боснийские сербы были много сильнее книнских, та республика многолюднее Книнской. Хрваты следовали правильной тактике, стремясь перебить своих противников поодиночке. Еще книнские сербы ругали в тот год президента Сербии Слободана Милошевича, утверждая, что он вошел в сговор с Западом и хочет сдать Книнскую республику хрватам. Бедный Милошевич, замученный в тюрьме в Европе.
Пришли соседи: старый мужик с музыкальным инструментом, похожим на скрипку, но только с двумя струнами. И сделан был инструмент из некрашеного дерева. Грубо. На голове мужика-музыканта была шляпа. И еще один старый мужик, но без инструмента. Молодых мужиков никто и не ожидал. Молодые все были заняты войной. Второй мужик был одет в мятый черный пиджак и галстук, ноги же его заканчивались такой же грубой обувью, как у детей, от носов этих, с позволения сказать, «ботинок» шел такой грубый шов, поверху дратвой. Мужик явно принарядился, и это было трогательно. Старался.
Петуха сунули в печь. Дети бегали в кухню и заглядывали в печь, как он там. Видно было по всему, что петухов они едят нечасто.
Между тем смеркалось, и мы перешли в дом. В кухню, поближе к петуху. За большой стол. Зажгли лампу. Водитель полковника извлек из мешка большие бутыли сливовой водки, повеселевшие крестьяне поставили на стол сыр, творог, какие-то вкусные печеные овощи, огромный лук — непременное блюдо сербского стола, свежий хлеб. Выпив, крестьянин со «скрипкой» заиграл, не снимая шляпы, а тот, что в галстуке, запел хриплым голосом. Я тогда записал, что он пел, но, как и многие мои записи и имущество, жизнь поглотила тот блокнот, а жаль. То были частушки, с русской точки зрения. Там повторялся припев, что-то о том, что Тито, потому что был хрват, во всем виноват. Что-то такое. «Тито хрват — виноват». Впрочем, прошло столько лет, точно не помню.
Масляная лампа обильно коптила. От печки было больше света, чем от лампы. В полумраке отсвечивали глаза детей. По стенам жестикулировали тени. Детям было весело. Еще отсвечивало наше оружие, так как мы и не подумали с ним расстаться, ну там поставить его в угол. Нет. В этих продуваемых ветром горах все могло случиться. Соседний хутор, мы его проезжали, был хорватский, и хотя соседи давно бежали на земли, удерживаемые хрватами, говорят, ночами хрваты совершали порой карательные экспедиции.
Подали петуха. Я взял себе намеренно костлявый кусок, пусть поедят дети. В моей офицерской казарме, когда я там ночевал, завтрак приносили крутобедрые сербские красотки, обильно надушенные, завтрак обычно состоял из содержимого банки консервов, выложенного на тарелку, огромных кусков свежего хлеба и литровой кружки отличного чая. Я питался хорошо. Если я не застревал на фронте, я обедал в солдатской столовой ягнятиной, да еще и пил вино.
Музыкант умел играть все их восточные мелодии, а у сербов от многих сотен лет жизни бок о бок с турками все мелодии восточные. Сидели мы, воины Гомера или византийского императора, завернувшие в бедную хижину родителей нашего солдата, допоздна.
От петуха мало что осталось. У детей были крепкие зубы.
Потом вместе с белой лошадью из темноты пришла сестра Славко — девочка-подросток. Ей оставили крыло петуха, и она стало жадно поедать его с печеными овощами и луком. Белая лошадь в это время стояла в каменном загоне и шумно жевала сено. Прямо из дома, из кухни пятно света падало на белую лошадь, и блестел ее глаз. Было холодно и пахло так чудесно: дымом, травой, возможно, древними камнями этой земли, политыми крестьянским потом.
Я не мог сказать об этом моим друзьям сербам, но я сидел и думал о том, что в этой войне обе стороны правы. Ибо шла война за землю — за самое дорогое, что есть у крестьянина.
Славко пошел к лошади. Вынул из солдатской сумки ломти хлеба, взятые им накануне из солдатской столовой, и стал терпеливо кормить хлебом белую лошадь. Лошадь кушала и благодарно фыркнула несколько раз. Она устала от пахоты, ей по праву полагалось за такую тяжелую работу зерно, а не сено, но и хлеб — было хорошо. Славко подумал о лошади. Он был солдат, но остался крестьянином.
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 48
