Толпа вновь зашумела, как пчелиный рой.
Слышалось шипение микрофона.
Я стала задыхаться и отчаянно хватала ртом воздух. Мне хотелось подойти к ней, но ноги не слушались. Сделав пару шагов, я снова и снова падала лбом на бетонное покрытие площади.
Тогда я переползла и наконец очутилась возле неподвижно лежащей подруги. Бледное лицо, глаза закрыты, губы плотно сжаты. Никаких изречений Мао. Из затылка текла кровь. Волосы наполовину закрывали лицо. На ней была застегнутая на все пуговицы свежевыстиранная военная форма.
Я схватила ее за руки, они были еще теплыми.
В голове у меня зашумело, и перед глазами все стало белым, как негатив фотографии.
Мои брюки медленно пропитывались ее кровью.
Из толпы появилась Острый Перец, бросившись к Дикому Имбирю, она начала обыскивать ее карманы. Но предводительница красных охранников не успела найти то, что искала, полицейский остановил ее и сам обыскал карманы. Из одного из них он достал пропитанный кровью конверт.
27
Не помню, как я вновь очутилась в камере. Очнувшись, я обнаружила, что лежу на голом каменном полу. Меня знобило, но при этом я вся покрылась испариной и у меня был сильный жар. Я то приходила в себя, то снова теряла сознание. У меня в ушах звучал голос мамы: «Клен, пойди посмотри, там тебя Дикий Имбирь зовет». Мне казалось, будто я отделилась от собственного тела. Я не могла и пальцем пошевелить. В голове у меня роились воспоминания. Все еще не в силах двигаться, я невольно начала цитировать высказывания Мао: «Коммунизм есть цельная идеология пролетариата и вместе с тем новый общественный строй. Эта идеология и этот общественный строй отличны от всякой другой идеологии и всякого другого общественного строя и являются наиболее совершенными, наиболее прогрессивными, наиболее революционными, наиболее разумными во всей истории человечества. Только идеология и общественный строй коммунизма, не зная преград, с неодолимой силой распространяются по всему миру, переживая свою прекрасную весну…»
У меня перед глазами вновь и вновь вставала картина — спрыгивающая с крыши Дикий Имбирь. Как в детстве она спрыгивала с фигового дерева. Я слышала ее смех. И смех Вечнозеленого Кустарника. Я видела их лица, которые появлялись передо мной, словно отражение луны в воде. Когда я приходила в себя, образы исчезали, а когда проваливалась в небытие — появлялись вновь. Мне слышался звук воды, плещущейся о каменистые берега пруда. Я снова увидела Вечнозеленого Кустарника. Помню, как при звуках «Да здравствует Председатель Мао!» застыла его улыбка. Ощущение было жуткое: как будто человеку отрубили голову в тот момент, когда он рассказывал веселый анекдот.
Я была в предобморочном состоянии, когда вдруг появился охранник:
— Вставай и благодари Председателя Мао! — Когда я поднялась, он расстегнул на мне наручники. — Можешь идти, ты свободна. — Он откашлялся и сплюнул мокроту на пол.
Я поинтересовалась, что происходит, на что охранник ответил:
— Откуда мне знать?
Объяснение я получила только у начальника тюрьмы.
В предсмертном письме Дикий Имбирь признала свою вину. Она созналась, что за произошедший во время слета инцидент ответственны она и Острый Перец. Однако последняя опровергла это обвинение, выставив себя жертвой Дикого Имбиря.
— А что с Вечнозеленым Кустарником? — от потрясения мне стало трудно дышать. — Когда письмо наконец было прочитано, его собирались вести на казнь!
— Он жив. Парню очень повезло, что в очередной раз подтверждает учение Председателя Мао: «Наша партия никогда не обходится несправедливо с хорошими товарищами», — невыразительно произнес полицейский. — Товарища Вечнозеленого Кустарника спасли в последнюю минуту. Это еще одно достижение революции.
* * *
Мы оба плакали, лежа в постели дома у Вечнозеленого Кустарника. Мы хотели отпраздновать начало нашей новой жизни, но это оказалось невозможно. Дикий Имбирь заполняла все наши мысли. Боль от ее потери настолько сковала наши тела, что в них уже не возникало желания. Мы смотрели друг на друга, но видели только Дикий Имбирь. Еще мы слышали ее голос, как пылко она цитировала высказывания Мао. Я обняла Вечнозеленого Кустарника, и мы медленно погрузились в глубокий сон. Мне снилось, как Дикий Имбирь прятала меня в своем шкафу. Снова она была со мной.
Шли дни, недели, месяцы. Мы не могли заниматься любовью.
Мама рассказала мне, что, когда кремировали тело Дикого Имбиря, она вызвалась собрать ее прах, который вопреки приказу властей отнесла в расположенный в горах храм. Там мама возожгла фимиам и помолилась за упокой ее души, а потом смешала прах Дикого Имбиря с ладаном и оставила его в монастыре под предложенным первосвященником именем. Вместо «Дикий Имбирь» она написала «Обретшая Покой». Мама рассказала мне, где находится монастырь.
Вечнозеленый Кустарник покинул Шанхай и отправился осуществлять свою мечту стать деревенским учителем. Я не поехала с ним. Мы решили прекратить наши отношения, потому что, как мы ни старались, из них ничего не получалось. Нам нечего было сказать друг другу. Мы не могли говорить о Диком Имбире, но в то же время не в силах были и не упоминать о ней. Она умерла, но забрала с собой и часть нас. По ночам я чувствовала плесневый запах земли, а по утрам — ее благоухание.
Я не пошла на вокзал, чтобы попрощаться с Вечнозеленым Кустарником, он и не просил меня об этом. Мы оба словно пытались забыть друг друга, прежде чем сможем забыть Дикий Имбирь.
Меня направили работать продавщицей в Тринадцатый универмаг в Шанхае, где я продавала ручки, тетради и школьные рюкзаки. Порой, когда устраивались распродажи, я подумывала о том, чтобы купить какие-нибудь канцелярские принадлежности и отправить их Вечнозеленому Кустарнику. Но я так никогда и не сделала этого. Я не знала его адреса. Он не писал мне. И я, даже если бы у меня был его адрес, все равно не стала бы писать ему.
28
Прошли годы. Я встречалась со многими мужчинами, которые ничего не знали о моем прошлом. Часто я чувствовала пустоту. Полагаю, подсознательно мне хотелось раскопать ту часть себя, которая была похоронена в тот день, когда умерла Дикий Имбирь. Ни один мой роман не закончился браком, только пара разорванных помолвок. Мне было двадцать девять лет, а я чувствовала себя на девяносто два.
Моя мама умерла в 1981 году от рака матки. Перед смертью она попросила меня каждый год ходить в храм и зажигать свечку в память о Диком Имбире.
— Мы должны это мадам Пей, — сказала она.
Отец так ничего и не сказал. Выйдя на свободу после семнадцати лет, проведенных в исправительно-трудовом лагере, он превратился в очень молчаливого человека, который ненавидел бывших маоистов.
Моих братьев и сестер судьба разбросала по всей стране. У большинства из них были свои семьи и дети. Двое братьев стали железнодорожными рабочими, а третий служил в армии радиомехаником. Мои младшие сестры тоже работали: одна медсестрой, а другая руководителем отдаленного трудового коллектива. В канун Нового года мы все собирались в Шанхае. Пока дети играли под столом в прятки, взрослые начинали рассказывать анекдоты про Культурную революцию. Они посмеивались над Мао, его последователями и бывшими маоистами. Я никогда не принимала в этом участия. Для меня Культурная революция стала чем-то священным, потому что ее олицетворением была Дикий Имбирь.
