Монархи осыпали дарами церкви. Залкин ходит в казино. И пока за покрытыми зеленым сукном и испещренными эзотерическими знаками алтарями крупье в темных костюмах с зашитыми карманами служат погребальную мессу по удаче, загребая проворными руками деньги простых смертных, Залкин, подобно наследному принцу, восседающему на почетном месте на хорах, устраивается за «большим столом»[12]в окружении неизбежных Бельмана, Манелли, Кардаша и Томеро.
Иногда Залкин любит пойти в казино с красивой женщиной — чтобы поразить ее или поразить ею остальных. Он держит ее при себе, как сам говорит, «на счастье». Что, естественно, вдвое сокращает каждый его выигрыш — в отличие от проигрыша, который увеличивается тоже вдвое, поскольку ставит он за двоих.
А проигрывают там по-крупному. Как-то ночью Томеро обыграл Манелли, сорвав банк в восемь миллионов. На следующий день тот же Томеро потерял тринадцать миллионов, доставшихся в равных долях Манелли и Кардашу. Или, вернее, те подумали, что они им достались. Поскольку — непосвященным этого никогда не понять, — постоянно выигрывая друг у друга, все они оказываются в конце концов в проигрыше на кругленькую сумму от тридцати до пятидесяти миллионов. Впрочем, все это просчитывается заранее и заносится в накладные расходы.
Чтобы не ударить в грязь лицом и достойно ответить на все полученные приглашения, Залкин устроил праздник на море, воспоминания о котором не скоро еще изгладятся из памяти присутствовавших на нем. Не зря же он перегнал свою яхту через океан — хоть раз, но воспользоваться ею было нужно.
Итак, Залкин пригласил триста лучших своих друзей по отдыху на небольшую морскую прогулку. Отбор приглашенных он произвел со всей тщательностью, вернее, не он сам, а незаменимый Сегурджян, которого отныне никто из этих трехсот не смог бы попрекнуть незаконным титулом.
На борту у Залкина было заготовлено немало развлечений. Для любителей потанцевать играл на пианино старший помощник капитана. На носу судна расположился хор из членов экипажа, исполнявший ковбойские и тюремные песни. Такого по эту сторону океана еще не слыхивали. Однако настоящим гвоздем программы было другое: в один прекрасный момент, по знаку капитана, пол большого салона с помощью электричества куда-то убрался, и восхищенным взглядам публики сквозь стеклянный потолок открылось нутро гигантского холодильника, набитого всевозможной снедью.
Может, капитан и старший помощник слишком увлеклись гастрономической и музыкальной деятельностью в ущерб управлению судном в столь непростых для навигации местах? А может, все дело в том, что сам Залкин упорно не желал слушать, когда ему говорили, что судно таких размеров не создано для плавания вокруг Леренских островов? Как бы то ни было, деревянные черпаки как раз начали погружаться в бочонки с черной икрой — «Как на берегу Каспия», — говорил Сегурджян, — когда яхта вдруг с размаху налетела на песчаную мель. Снимали ее с помощью военного корабля.
И все же в момент всеобщей паники, последовавшей за крушением, капитан проявил себя во всей красе, произнеся фразу, которая, как утверждают некоторые, вовсе не была оговоркой.
«Женщины и драгоценности в первую очередь!» — вскричал этот аргонавт, на попечении которого оказалось три сотни золотых рун.
Когда Бельман, Томеро, Манелли и Залкин исчерпали все радости жизни на Лазурном берегу, а также всю свою фантазию, им сообщили — точнее, Сегурджян сообщил им — о присутствии в Каннах удивительных личностей, оказавшихся не кем иным, как подвальщиками[13]из Сен-Жермен-де-Пре.
Эти уже успевшие прославиться талантливые молодые люди решили убедить весь мир в том, что их клетчатые рубашки, всклокоченные волосы, презрение к мылу, бешеные пляски и опасная тяга к подземельям и есть живое, активное проявление новейшей, самой передовой философской и метафизической мысли.
Если присмотреться, у подвальщиков и миллиардеров много общего. Миллиардеры не ходят на пляж. Подвальщики тоже. Миллиардеры ведут главным образом ночной образ жизни. Подвальщики тоже. У миллиардеров много денег. Подвальщики деньги презирают, но они им всегда нужны. Все миллиардеры — старые развалины, но при этом утверждают, что не чувствуют старости. Подвальщики же, отличаясь почти патологической инфантильностью, считают себя старыми, как этот мир. Да, они вполне могли понять друг друга. Только вот подвальщики не желали идти к миллиардерам. Тогда миллиардеры — чем они хуже Магомета? — решили пойти к подвальщикам, которые, кстати, в тот день превзошли самих себя.
Главным событием Мусорного бала должны были стать выборы Мисс Помойки. В пригласительных билетах, изготовленных из старой оберточной бумаги, в мясных и жирных пятнах, содержалась начертанная мелом строчка: «Костюм мусорщика обязателен».
Воодушевившись, миллиардеры бросились на поиски нищих, которых в Каннах не сразу и сыщешь, чтобы снять с них драные штаны, обменяв их на золото. Залкин узнал обо всем этом слишком поздно. Никогда ни один фрак, ни один костюм не стоили ему таких денег, как лохмотья, раздобытые верным Сегурджяном. Взглянув на принесенную им пару дырявых башмаков, Залкин тяжело вздохнул.
Многое в этой жизни достигается опытом.
После трех часов усиленной работы над собственным образом Залкину удалось изгладить из него все, чего он достиг за тридцать лет процветания. Он был великолепен. Можно было подумать, что после долгого вымачивания в навозной жиже его так же долго валяли в угольной пыли.
Когда-то ходила история о нищем по фамилии Ротшильд, что стоило тому немало неприятностей. Нечто подобное приключилось и с Залкином. Когда он явился на бал, у входа его приняли за настоящего бродягу и не хотели пускать. Когда же он показал приглашение, его спросили: «Где ты это взял?»
В конце концов его все же узнали, и это был полный восторг. Его с почетом внесли в зал, усадили на помятый бак для кипячения белья и сделали председателем жюри.
По столам стали прохаживаться с десяток девиц с картофельными очистками в волосах; грязные лохмотья едва прикрывали им грудь, а юбки из мешковины были старательно разодраны до самого причинного места.
Когда Мисс Помойка была наконец избрана, она мило присела к Залкину на колени, и под гром аплодисментов их сфотографировали вместе. Однако Линда Факсвелл не дремала. Огромная, будто только что вылезшая из сточной канавы, она покачала головой, и в ее устрашающем взгляде Залкин прочел опасность. До этого момента поведение Залкина было безупречным во всех отношениях. Но эта фотография, на которой он предстанет перед всеми в обнимку с полуголой девицей, может восстановить против него миллионы добропорядочных американцев. Тогда Залкин призвал на помощь дипломатичного Сегурджяна, и тот ударом кулака разбил камеру фотографа.
Затем Залкин передал Мисс Помойку Томеро, который сразу же пригласил победительницу — счастье, как известно, никогда не приходит в одиночку — приехать в Латинскую Америку, а потом передал ее Бельману, и тот предложил ей голливудский контракт.
