Население острова составляют греки и турки. Число греков-христиан достигает 247 тысяч человек, а количество турок-мусульман составляет примерно 60 тысяч. Красивейшим строением на острове является собор Святого Николая, который был переделан турецкими властями в мечеть и поныне остается таковой.
Сегодня, когда Кемаль Ататюрк ввел запрет на ношение турецкой одежды, равно как и на многие другие национальные привычки, Кипр стал последним местом в мире, где можно увидеть настоящего старого турка, не затронутого европейской реформой. Он по-прежнему носит любимую феску и плиссированные шаровары, а вечерком любит посидеть с кальяном под окнами турецкого кафе. Деревни на Кипре, как правило, моноэтнические — либо греческие, либо турецкие. Изредка попадаются смешанные поселения, но и там обе общины жестко разделены расовыми и религиозными предрассудками. Турки разговаривают на некоей разновидности османского турецкого языка, относительно свободного от арабских и персидских вкраплений. Греки, соответственно, пользуются разговорным греческим, в котором присутствует множество слов французского, итальянского и турецкого происхождения — неизбежный результат последовательной оккупации острова различными захватчиками.
Период британского правления был образцом обычной «незаинтересованной» колонизации. Но теперь, когда Кипр стал частью Британской империи, хочется надеяться на более тесные культурные контакты между киприотами и правящей нацией. Лично мне кажется странным и недопустимым такое положение, когда подавляющее большинство достаточно обеспеченных и образованных жителей острова говорят на чудовищном английском. И это при том, что каждый день через их руки проходят монеты с отчеканенным ликом королевы Виктории! «Юнион Джек» уже почти шестьдесят лет реет над Кипром, но и до сих пор в отдаленных частях острова едва ли сыщется человек, способный связать пару слов по-английски.
4
В Фамагусте я снял номер в очаровательной гостинице. Центральное место в комнате занимала удивительная кровать, представлявшая собой нечто среднее между брачным ложем и смертным одром. Пропорциями она напоминала катафалк, но противомоскитная сетка наводила на мысль об извечной вуали невесты. При ближайшем рассмотрении в сетке обнаружились такие откровенные прорехи, что над этой преградой посмеялся бы даже самый неопытный комар. Правда, горничная, миниатюрная киприотка, опровергла мои сомнения:
— О нет, сэр. Это хорошая сетка. Никаких комаров — пока.
С балкона, опоясывавшего мою комнату с двух сторон, открывался вид на эвкалиптовые заросли, сквозь которые просматривалось занесенное песком шоссе. Если бы меня привезли сюда с завязанными глазами, то я бы изрядно помучился, пытаясь определить, в какую именно точку земного шара попал. Фамагуста — по крайней мере в окрестностях отеля — имела совершенно тропический вид.
В просвет между эвкалиптовой зеленью я разглядел двух верблюдов (довольно редкое зрелище для Кипра), которые медленно брели по направлению к городу. Навстречу им ехал на велосипеде мужчина средних лет в турецкой одежде. Внизу под балконом раздавался голос моего давешнего спутника, знатока святого Павла: он требовал два бокала шампанского с джином. Однако теперь это был уже не поклонник Павла, а всецело любитель цитрусов, и голос у него был под стать — громкий, самоуверенный. Он что-то толковал о влажности, насекомых и квадратных акрах.
Но что за райский уголок для отдыха! Этот отель в Фамагусте был тем самым местом, которое безоговорочно, с первого взгляда нравится «образованным» женщинам. Они привозят сюда своих приятелей-писателей и безапелляционно заявляют, что только в таком месте и можно создавать книги. Я еще раз окинул взглядом залитую солнцем веранду и буйно разросшиеся эвкалиптовые деревья. Неподалеку раздавался перестук копыт — по дороге неторопливо шел мул; этому звуку вторил хор птичьих трелей. А мне казалось, что я слышу звенящий женский голос с непреклонными интонациями — о, сколько мужских душ было погублено такими голосами! Он все твердил, повторял: «Это очаровательное место для работы! Так тихо, так спокойно… Тебя ничто не будет отвлекать. Просто сядь и пиши!» И устраиваясь поудобнее в плетеном кресле, я мысленно вел спор с бестолковой советчицей.
— Вы ошибаетесь, мадам, — говорил я. — Жизнь неоднократно доказывала, что лучше всего писателю работается в кошмарном шуме больших городов. Когда под окнами грохочет отбойный молоток путепрокладчиков, по соседству дребезжит расстроенная шарманка, а под дверью стоит квартирный хозяин, пришедший за очередной арендной платой.
И все это более или менее соответствует истине. Мирная атмосфера Фамагусты действует на человека расслабляюще. В ничем не нарушаемой тишине дух воспаряет к заоблачным высотам и отказывается спускаться на грешную землю. Разуму здесь не на чем сконцентрироваться. В такой обстановке не тянет работать. Хочется только одного — растянуться во весь рост на кушетке и, глядя на ажурное сплетение остроконечных листьев, размышлять о тщете мирской суеты и заманчивой прелести ничегонеделанья.
5
В саму Фамагусту я прибыл на закате.
Взору моему предстали крепостные стены, сложенные из массивных коричневых камней и обнесенные рвом. Я долго разглядывал приземистые угловые башни и укрепленные ворота дивной красоты. Затем вошел в город и замер в удивлении: нынешняя Фамагуста ничем не отличалась от средневековой! Город остался почти таким же, как в 1571 году, когда под стенами его палили турецкие пушки. Подозреваю, большинство медиевистов и студентов-архитекторов даже не догадываются, насколько хорошо сохранился этот полностью обнесенный стеной город. Боже, какое богатство! Эти башни, эти ворота, охраняющие вход с моря и с суши, великолепный романский собор и не менее красивые церкви с сияющими фресками. Никакие путеводители не способны в должной мере передать то чувство, которое тебя охватывает, когда идешь по мощеным улицам этих средневековых Помпей.
Существует причина, по которой Фамагуста вдруг обезлюдела и оставалась в таком состоянии на протяжении трех с половиной столетий. Дело в том, что турки, раздосадованные долгой и изматывающей осадой Фамагусты, поклялись, что впредь ни один христианин не будет жить в этом городе. Верные своему слову, они возвели хрупкие деревянные хижины посреди тех разрушений, которые сотворили, а далее их пыл исчерпался. Современная наука должна вечно благословлять традиционную инертность турок, в силу которой они не стали крушить крепостные стены Фамагусты и ее великолепные церкви, а просто оставили их постепенно ветшать под воздействием времени. И сегодня, когда христиане вольны селиться в бывшей крепости, город все еще выглядит полупустынным: сады и пустыри занимают большую его часть. В этом отношении Фамагуста похожа на Ипр и Реймс, подвергшиеся ожесточенным бомбардировками во время Первой мировой войны.
На мой взгляд, средневековая Фамагуста является одним из самых замечательных исторических памятников Европы. Если бы нашелся какой-нибудь тщеславный миллионер, возжелавший увековечить собственное имя, то он сумел бы превратить Фамагусту в одно из чудес света. Сейчас, когда Кипр стал британской колонией, мы просто обязаны запретить жилищное строительство на огороженной территории города и заняться немедленной реставрацией старинных зданий. Сохранение средневековых церквей с их великолепными фресками — задача не менее важная, чем прокладка дорог, возведение школ, больниц и ирригационных сооружений. Было бы очень уместно открыть в Фамагусте филиал Британской школы археологии. Вспоминая, сколько средств маленькая Италия тратит на восстановление Родоса и каких блестящих результатов она достигла на этом острове, я должен с горечью и стыдом признать, что британские власти проявляют преступное небрежение в данном вопросе.
