— Сделай что-нибудь, помоги мне, — говорит она, и я снова целую ее, на этот раз нежнее, и вижу, что ей хочется другого, чего я не могу ей дать.
Мы уже ложимся, когда Стелла вскрикивает:
— Что это ты сделал?
Я выхожу из ванной с зубной щеткой в руке и вижу, как мои волосы сыплются на пол из дырочки в подушке.
Мне приходится все рассказать Стелле, я отбираю у нее подушку и отношу на кухню, якобы собираясь выбросить. На самом деле я запихиваю подушку в пакет на молнии и прячу в кладовке.
Ночью я бужу Стеллу, потыкав ей пальцем в бок.
— Ты собираешься уйти от меня?
Она вскакивает, трет глаза, но вместо того чтобы снова упасть на подушку, отвечает.
— Возможно. Скорее всего.
После чего засыпает. Внутри у меня все переворачивается. Я наклоняются над ней и прошу ее стать моей женой, но Стелла уже далеко и не слышит меня.
Утром она заявляет, что уходит.
— За то время, что я живу с тобой, я стала грустнее, — бросает она, набивая сумку одеждой.
В ответ я возражаю, что, живя с нею, стал счастливее.
— Сам видишь, кому повезло больше, — говорит она и уходит навсегда.
Я стою в пижаме и не могу найти слов, чтобы остановить ее. Болит голова, и я дергаю себя за волосы, чувствуя, как они остаются в ладони и падают на пол. Я сажусь на кровать, ощущая себя самым несчастным человеком на свете.
Впрочем, через пять секунд я сознаю, как далеко от истины это утверждение. Я воображаю, как стены дома, проеденные насквозь термитами, которых я слышу каждую ночь, не выдерживают и падают мне на голову. Я лежу, погребенный под двумя этажами хлама, мне принадлежащего, и розовеющая лысина блестит среди камней. Я зову на помощь — никто не слышит. Останься, не покидай меня! Слова эхом отзываются в голове. Да уж, бывает и хуже.
Поздним вечером я подъезжаю к дому Мины и долго сижу в машине, глядя на фигуры, мельтешащие за окнами. Рядом на сиденье большой жизнеутверждающий букет, составленный флористом. В нем только яркие цветы, есть даже подсолнух. На карточке я написал просто: «Улыбнись, все наладится!»
Я хочу, чтобы хоть кто-то на этом свете стал счастливее из-за меня. Я хочу в кои-то веки приносить хорошие вести.
Когда ждать становится невмоготу, я выхожу из машины и осторожно подхожу к дому, стараясь держаться в тени. Где-то лает собака. Я кладу букет на порог и поворачиваюсь, чтобы уйти. И тут я вижу в окне ее: Мина нервно листает анализ, который я для нее подготовил.
Повинуясь внезапному порыву, я стучусь в окно, и она оборачивается. Я машу рукой, она машет в ответ, нисколько не удивившись тому, что я околачиваюсь вокруг ее дома среди ночи.
Большим пальцем я указываю в сторону двери, затем поднимаю его, и тут за моей спиной раздается мужской голос:
— Пошел отсюда, мерзавец!
Мужчина явно обращается ко мне. Не оборачиваясь, я со всех ног припускаю к машине.
За спиной слышны его тяжелые шаги.
— Доставка цветов! — кричу я и прыгаю внутрь, но не успеваю захлопнуть дверцу.
Он хватает меня за грудки и с размаху бьет в лицо. Я начинаю понимать, что мой наихудший прогноз, кажется, сбывается.
— Это ты, придурок, дал моей жене эти чертовы бумажки?
Я киваю, и он пару раз пинает меня ногой, угрожая вызвать полицию.
— Я хотел помочь! — восклицаю я. — Хотел все поправить!
Он издевательски смеется:
— Ты только сделал хуже. Вон отсюда и держись подальше от моего дома!
Я трогаюсь с места, пытаясь разглядеть Мину из окна, но ее нигде не видно. Свет в доме гаснет, а мой букет по-прежнему лежит на пороге.
Я жду увольнения. Муж Мины наверняка нажаловался моим боссам, а значит, вскоре меня попросят убираться восвояси. Я нарушил правило второе кодекса поведения: «Никаких личных контактов с клиентами». Важнее него только правило первое: «Помни, будет еще хуже».
От удара глаз заплыл и посинел. Я откладываю текущую работу и делаю новые расчеты. Не знаю, что из этого выйдет, но полученные цифры подсказывают идею.
Майк, эколог из соседнего кабинета, говорит, что меня ждут внизу. Я трогаю распухший глаз и морщусь, гадая, как выйти из здания, не привлекая всеобщего внимания. Впрочем, теперь меня не испугать подобными мелочами. Я выхожу из кабинета, спускаюсь вниз. В холле меня ждет Мина с ребенком на руках.
Мы возвращаемся в кабинет, и она садится, все еще прижимая ребенка к груди. Я извиняюсь за вчерашний вечер. Не глядя на меня, она кивает.
— Это было здорово. Ну, то, что вы сделали.
— Пустяки.
— Все равно это было очень мило.
Говорить больше не о чем, и мы просто сидим, слушая неумолчное бормотание младенца.
— Я хочу, чтобы вы помогли мне смириться, — говорит она. — Ведь вы должны знать, как жить с этим грузом. Прошу вас, научите меня!
Глаза у нее снова на мокром месте, и тогда я поворачиваю к ней экран монитора. На экране появляются анимированные персонажи. Я обхожу Мину и сажусь у нее за спиной.
Героев всего двое: мать и ребенок. Мы смотрим, как ребенок растет сильным и здоровым; годы летят, заставляя мать поверить, что худшее позади, и она снова может вдохнуть полной грудью. Мальчик идет в школу, плавает в бассейне, катается на велосипеде. Последний кадр показывает семью, которая мирно сидит на крылечке и наблюдает, как солнце садится за горизонт, окрашивая небо алым и розовым. На мгновение мне кажется, что мой способ утешения не сработает, что Мина увидит в сцене заката неизбежный и постепенный уход всех членов семьи.
Я хочу встать, но Мина кладет руку мне на плечо и целует меня в губы, и поцелуй нежен, как дыхание. Затем она убирает с моего лица прядь волос, и неожиданно я говорю:
— Я лысею.
Мина всматривается в меня, ее темные глаза оценивают масштаб бедствия.
— Зато череп у вас очень красивой формы.
Я протягиваю ей распечатки прогнозов, вычислений, гипотетических выкладок и вариантов, которые составил сегодня.
Она начинает листать их, потом останавливается и осторожно передает мне ребенка. В чужих руках малышу неудобно, и я по старой привычке успеваю прикинуть вероятность и способ падения: головкой или ногами.
Мина листает бумаги и улыбается. Ребенок начинает хныкать; на секунду мое сердце перестает биться, затем я прижимаю его к себе. Я хочу успокоить малыша и понимаю, что не знаю его имени.
— Как его зовут?
— Алекс.
Младенец плачет, и я говорю ему:
— Все образуется, Алекс. Все у нас будет хорошо.
И хотя мне известны все прогнозы, с легкостью опровергающие мои слова, я отбрасываю их прочь и заставляю себя поверить, что все действительно образуется.
