– Без сомнения. Я утешаю себя этой мыслью. В общем-то, я и не волнуюсь, – сказал викарий, хотя весь его вид свидетельствовал об обратном. – Ясно, что кто-то хотел о чем-то справиться в ней и, увидев, просто позаимствовал. Конечно, ее скоро вернут. Тут вина моя, и только моя. Когда я оставил книги в ризнице, мне и в голову не пришло, что кого-то, кроме меня, они могут заинтересовать. Да, похоже, я заблуждался. Завтра же пойду в Уан-Эш убедиться... А, Роб, доброе утро! Ты искал меня?
– Доброе утро, викарий. Миссис Гендерсон велела сказать вам, что из Хангманс-Энда пришла молодая пара за разрешением на брак.
– О боже! – воскликнул викарий. – А я хотел сегодня утром закончить с рассадой.
– Я справлюсь, – сказала я. – То есть если вы мне доверите – после того, как я сломала стебель.
– Конечно доверю, но это большая работа.
– Я с удовольствием ее закончу. Доброе утро, Роб.
– Доброе утро, – хмуро проговорил он.
– Андерхиллы дома? – спросила я.
– Они выходят позже. Но миссис Андерхилл велела передать, если увижу вас, что вам рады в любое время. Сегодня утром она пыталась вам дозвониться, но вы уже ушли.
– О, спасибо. Викарий, я бы хотела заглянуть в библиотеку. Думаю посмотреть там семейную коллекцию.
– Пожалуйста. Ну, если понадоблюсь, вы знаете, где меня найти. Роб, что у тебя с рукой?
– Так, ничего. Ударил молотком, вот и все.
– Это ты вчера вечером чинил сломанную кошку? – спросила я.
– Сломанную кошку?
– Статую у каскада. Она сломалась. Ты видел?
– Ах, эту! Да. Металл проржавел. Я оставил как есть. Что толку тратить на это время?
Его слова были эхом слов Джеймса прошлой ночью, но без той горечи. Роб говорил безразлично, почти угрюмо. Он уже двинулся к двери.
– Я подпирал шлюзовые ворота, это вы и слышали. Такое впечатление, что их расперло. Да все тут проржавело.
– Но они надежны?
– Достаточно надежны. Верхний шлюз выдержит все сюрпризы реки, а водослив поддержит уровень во рву.
Он уже открывал двери. Я быстро вскочила на ноги.
– Я сегодня снова пойду в поместье. Роб, ты дашь мне ключи, если можно?
– Вы знаете, где они лежат. Возьмите сами.
Двери оранжереи захлопнулись за ним.
– Должно быть, рука беспокоит его больше, чем он пытается показать, – сказал викарий. – Он необычно невежлив. Надеюсь, ничего серьезного. Ну, похоже, мне пора. Если вы действительно без меня закончите с помидорами...
– Конечно закончу.
В одиночестве я снова принялась за рассаду. Тишина оранжереи, неподвижный воздух и монотонная работа успокаивали. Видит Бог, у меня было о чем поразмышлять, но я не думала ни о чем. Я отгородилась от мыслей, как стекло отгородило меня от наружного воздуха. Было приятно с пустым и закрытым от всего сознанием автоматически обрабатывать грядки с рассадой.
Не знаю как, но что-то все же проскользнуло в мою голову; что-то вдруг прояснилось, отчетливо, будто кто-то произнес... Нет, не произнес, а будто написал на запотевшем стекле между мною и садом: Уильям Эшли, 1775—1835.
Может быть, это простое совпадение, что исчезла именно книга записей времен Уильяма Эшли, а может быть, и нет. А все касающееся Уильяма Эшли живо интересовало меня, по крайней мере пока я разгадывала таинственные слова моего отца.
Я шла уже по последней грядке. Поскорее закончив работу, я вышла на воздух и поспешила в поместье.
ЭШЛИ, 1835 ГОД
– Ключ надежно спрятан?
– Да. Видишь? Но мне он не нужен.
– Не будь слишком уверена. Ты знаешь, что говорят о лабиринтах?
– Нет. И что же?
– Что компас там не работает. Значит, пока мы здесь, мы в мире без забот, без направлений. Даже если увидишь флюгер, это не поможет. Мы вне мира.
– Звучит – будто умерли, да?
– Молчи, о, молчи! Это значит только, что, пока мы здесь, в центре лабиринта, никто нас не тронет.
– Пока снова не выйдем.
– И даже потом. Теперь нас ничто не может тронуть.
ГЛАВА 13
И все, что скрыто в книге чудной той...
У. Шекспир. Ромео и Джульетта. Акт I, сцена 3
Никогда ни один призрак не бродил но библиотеке Эшли, но теперь, когда я прокралась в тихую просторную комнату, здесь, казалось, обитали лишь призраки исчезнувших с полок книг. В библиотеке было так пусто, что гуляло эхо. В некотором смысле, подумала я, библиотеки имеют еще более неприглядный вид, когда лишены своего естественного убранства. Книги были мозгом этого помещения, его душой, смыслом его существования. Я тихо затворила за собой дверь, словно боясь потревожить эти бледные призраки, и, устыдившись собственного импульса, повернула ключ. Бесшумно, сама как призрак, я прошла к запертым полкам, где хранились книги Уильяма Эшли и маленькая печально известная коллекция Николаса. Я придвинула библиотечную лесенку, взобралась по ней и отперла решетку.
Возможно, отец пытался сказать о книге[7]Уильяма?.. Попробую начать с собственных стихов Книжника Эшли. Я вытащила «Нового Ромео», села на верхнюю ступеньку и открыла книгу.
Там был экслибрис с лабиринтом и стоящей на задних лапах кошкой со своим пугающим девизом – наверное, и Джулия так же предостерегала, мельком подумалось мне, – а напротив экслибриса располагалось посвящение, которое при всей своей экстравагантности и напыщенности, похоже, выражало истинные чувства:
«Несравненной и прекрасной госпоже Джулии Эшли, моей супруге...»
Я прочла до конца. Это было обычное посвящение, в наши дни звучащее неискренне и многословно, но сквозь строчки ясно проглядывало преклонение, которое Уильям испытывал перед Джулией. Заканчивалось посвящение чрезмерно цветисто:
«Пусть никогда мы не достигнем конца, но если достигнем, пусть тогда мы будем вместе, чтобы уже никогда не отлучаться из нашего дворца темной ночи.
Твой Ромео».
Я медленно листала страницы. Книга была напечатана частным образом и очень изящно оформлена. Сомнительно, чтобы Уильям Эшли мог обрести бессмертие в более широких, чем семейные, масштабах, но мне, одной из Эшли, она показалась чарующей. Многие стихи была посвящены поместью. Одно-два стихотворения покороче я знала раньше, их печатали повсюду, и в детстве нас заставляли их заучивать. Сверху и снизу от каждого располагалась какая-нибудь маленькая и довольно милая гравюра, и эти картинки тоже показались мне очаровательными. Там было изображение главного моста, более-менее такого же, как сейчас; вид издали на поместье без викторианских фронтонов и без одной-двух труб на крыше; вид на ухоженный фруктовый сад с неправдоподобным количеством плодов; один вид лабиринта, прибранного и опрятного, высотой чуть выше плеча, с подробно нарисованным павильоном – художник для выразительности расположил его на возвышении, которого определенно никогда на том месте не было.
