Командир авиаполка, в котором служил Вережников, к неожиданному росту своего подчиненного по службе отнесся с холодным недоумением, рады присвоению очередных званий товарищу оказались лишь простые пилоты. И то понятно, не каждый день такое бывает, чтобы майорское звание отметили, а тут уже и подполковника пора обмывать. Под такой праздник Вережникову и занять не грех!
А полеты продолжались.
Летали над тайгой и горами, выискивали странные «диски», которые в прошлом году Вережникову с Серовым увидеть довелось, только ничего не получалось. Тайга была внизу. Тайга и горы.
Полученные задания начали вызывать у летчиков раздражение, которое они пока еще подавляли шуточками. В «Боевом листке» появилась карикатура — растрепанный Господь смотрел с облака на мечущиеся внизу самолеты и громко удивлялся: «Не понимаю, зачем им там внизу понадобился мой чайный сервиз?» Выпустивший «Боевой листок» лейтенант Каншин из второй эскадрильи в ленкомнате имел продолжительный разговор с замполитом полка, после чего окончательно уверился, что Бога нет.
Летавший в условиях облачности капитан Люшнин потерял напарника и оттого вернулся на аэродром в состоянии крайнего раздражения. Выбравшись из кабины, он с досадой швырнул шлемофон на землю и громогласно заявил, что было бы неплохо проверить зрение у Вережникова и Серова, а то оно какое-то особенное — локаторы не видят, другие пилоты не видят, а эти наблюдали. Поблизости оказался Серов, который, обидевшись на слова Люшнина, сказал ему что-то резкое. Их конфликт едва не закончился потасовкой, но всех примирил командир полка генерал Сметании — оба участника конфликта получили по трое суток гауптвахты, но за неимением оной срок отбывали в комнатке особистов, расположенной в штабе полка.
В этот день Вережников летел именно с Люшниным. Люшнин этот день запомнил на всю жизнь. Утром двадцать пятого января с обложенных низкой облачностью небес падал влажный снег. Накануне приезжала кинопередвижка, показывали фильм «Падение Берлина», а после него еще по настоятельной просьбе летчиков киномеханик показал «Веселых ребят» с Утесовым в главной роли.
Тем не менее вылет все-таки состоялся.
Люшнин новичком в воздухе не был, поэтому они парно взлетели, слаженно пробили облака и пошли над кромкой, держа курс в заданный диспетчером район. Все шло как обычно, полет был рассчитан на сорок минут, но уже на десятой минуте при удалении от аэродрома на шестьдесят восемь километров Люшнин обратил внимание на белое пятно, движущееся среди облаков. Он, несомненно, был хорошим разведчиком — чтобы заметить летательный аппарат в облаках и определить направление его движения, требовались острые глаза, а главное — внимание.
Истребители успели.
Они уже вышли на встречный курс, когда в облачных просветах стал виден стремительно несущийся на истребители диск. Диск явно был металлическим. Оповещать землю было некогда, истребители едва успели занять позиции для атаки, а на большее не хватало времени. Впрочем, инструкция по отношению к неопознанным летательным аппаратам была предельно ясна — атаковать и принудить к посадке, при невозможности — сбить аппарат имеющимися огневыми средствами. Поэтому, выйдя навстречу диску, они атаковали его. Ведомым был Люшнин, однако он оказался в позиции наиболее выгодной для атаки, и Вережников незамедлительно уступил товарищу это право. Он даже успел засечь дымные следы двух эрэсов, сошедших с направляющих машины Люшнина, увидел уходящие к диску трассеры, дальнейшие наблюдения уже были невозможны — пришло время для второй атаки. Выпустив реактивные снаряды и закончив атаку щедрой очередью из авиационной пушки, Вережников проскочил мимо диска. Реактивный истребитель не лошадь, его сразу не развернешь. Впрочем, Вережников сомневался, что и лошадь можно развернуть тотчас, как возникнет нужда. Пока они с Люшниным тратили время на разворот, снаряды пушек и эрэсы достигли цели. Вережников не видел, как это произошло, но, когда они с Люшниным выполнили фигуру высшего пилотажа вновь засекли диск, тот уже медленно снижался, оставляя за собой длинный дымный след. Диск явно терял скорость и высоту. Вережников и Люшнин без особого труда догнали неведомый аэроплан и сопроводили его до места столкновения со склоном горы.
— Завалили, — с торжеством сказал кто-то в эфире, и Вережников не сразу понял, что это голос Люшнина. — Идем на аэродром, триста первый?
— Сейчас, — сказал Вережников, — отснимем кино и будем возвращаться.
Снизившись над склоном горы и предельно сбросив скорость, он совершил облет сбитого объекта. Видно было плохо, мешал дым, и это раздражало Вережникова, поэтому на возглас ведомого он не сразу обратил внимание, а когда все-таки посмотрел в сторону, то увидел, как из затянутого белым туманом ущелья медленно поднимается что-то грандиозное, невероятное по размерам. А потом вспыхнул свет, самолет задрожал и потерял устойчивость в воздухе. Вережникова, несомненно, смерть настигла бы обязательно, однако он действовал почти бессознательно — повинуясь сигналу, пиропатроны срубили остекление кабины, Вережникова швырнуло в воздух, потоки воздуха подхватили и закувыркали его, и прежде, чем потерять сознание, Илья Николаевич увидел истребитель Люшнина, по немыслимой дуге идущий в самый центр огромного диска, который уже разорвал вату тумана и теперь висел в воздухе, медленно вращаясь по часовой стрелке, и помаргивал бортовыми огнями — красным и синим.
В себя он пришел уже на земле. Нестерпимо болела правая нога, Вережников даже не понял сначала, что нога сломана. Привалившись спиной к округлому валуну, Илья Николаевич смотрел в небо, где медленно удалялся на юг огромный серебристый диск, похожий на воздушного слона, подвергающегося истерической атаке стаи беснующихся истребителей. Воздух рвали белые полосы инверсионных следов эрэсов, слышался далекий треск пушек, но все это было бесполезным — диск упрямо шел на юг, где располагались аэродромы базирования. Похоже, что настроен он был крайне решительно.
Что случилось с Люшниным, он так и не узнал. Даже обломков его истребителя обнаружено не было. Но то, что произошло на аэродроме базирования полка, он увидел собственными глазами, когда его туда привезли колхозники, обнаружившие Вережникова на следующий день. Картина врезалась в память Вережникова на всю его оставшуюся жизнь.
Бетон взлетной полосы был вспахан, словно по нему прошлись чудовищным плугом. По всему аэродрому чернели обломки боевых машин, дымились развалины, еще вчера бывшие ангарами и помещениями для контроля и управления полетов. Локаторные станции, стоявшие на пригорках, теперь были сброшены с них и походили на странных изломанных насекомых.
Авиаполк, в котором служил Илья Николаевич Вережников, приказал долго жить. Из личного состава полка и батальона авиационного обслуживания осталось двадцать семь человек, среди которых был генерал Сметанин, получивший многочисленные ожоги, и всего пять пилотов.
Сам Вережников был шестым.
Самым обидным было то, что уже в госпитале Вережников просматривал центральные газеты. Ни в «Правде», ни в «Комсомолке», ни даже в «Красной Звезде» ничего не было о бое в воздухе Урала. Местную прессу просматривать тем более не стоило. О смерти болгарского коммуниста Басила Коларова в газетах рассказывалось, заметки о подготовке страны к выборам в газетах имелись, даже результаты шахматных партий на первенство Союза регулярно публиковались. А вот о страшном бое, в считанные часы уничтожившем авиационный полк и приданные ему силы, ничего не было.
