— Меняйте, раз надо.
Присохшую повязку пришлось отрывать от раны. Господин Ли Ван Вэй обработал руку и наложил чистую повязку. Затем налил Андрею чаю и вновь взялся за кисть.
— Сколько было конного хода до перевала? — спросил он, не поднимая головы.
— От озера?
— Нет, от крепости.
— Три дня.
— А на перевал сколько шли?
— Ну… Часов шесть?
— Пожалуй.
Обмакнув кисть в тушечницу, китаец вывел сбоку от карты столбцы быстрых изящных иероглифов.
— Спуск с перевала?
— Часов семь. Мы шли медленно, в тумане, потом прятались.
— Да. Час быстрой скачки до реки, полдня и ночь на плоту до Енисея. Кажется, все.
Мастер прополоскал кисточку и осторожно отжал ее о край стакана.
— Красиво? Это тоже гунфу. — Китаец указал он на иероглифы и продолжил:
— Повезешь это вместе с Ченом. Познакомились?
При этом он пристально взглянул в глаза Андрею, словно проверяя, усвоил ли тот «легенду».
— Да. Кто он здесь?
— Начальник охраны. Мой лучший ученик. Бери! — Он протянул Шинкареву послание.
— Что здесь?
— Тебя не касается.
— Тогда зачем мне это брать? — Андрей усмехнулся. Затем взял свиток, развернул, вгляделся в географическую схему, затем поднял голову, встретившись глазами с Мастером.
— Скажите, Ши-фу, вы шпион? Китайский шпион?
Шинкарев подумал, не пора ли ему несколько расширить правила игры — дать понять, что он здесь российский Наблюдатель, а не просто ученик Мастера. Китаец об этом знал с самого начала, но в их отношениях этого момента как бы не было. Так что — изменить игру, ввести официальный момент? «Рано».
— Э-э-э… Кажется, ты начинаешь забывать родной язык, — подчеркнуто спокойно возразил Мастер. — Это у «них» шпионы, у «нас», как известно, разведчики.
— А кто тут «мы»и кто «они»?
С бесстрастным видом китаец скрутил шелк и теперь подчеркнуто медленно, тщательно взялся упаковывать его в промасленную ткань.
— Тебя это волнует?
— Мне это не все равно.
— Почему?
Отвернув толстое полотенце с коричневого чайника, господин Ли Ван Вэй налил еще по чашке — чай был почти прозрачный, с крупными зелеными листьями, горьковатый на вкус. «Как он не остывает в этом чайнике? Глина, наверное, особая».
— Китай только что воевал с Россией, — сказал Андрей, — а может, и сейчас еще воюет. Само собой, в этом времени. А шпионить против России я не буду. Кстати, что у нее с Китаем — мир, война?
— Перемирие. Но с чего ты взял, что все это против России? Ведь тут совсем другие страны: кыргызский Хоорай, Тува под монгольскими Алтын-ханами, джунгары…
— Какие, к черту, джунгары? — прервал его Андрей. — Плывем-то мы в Красноярск!
— Это Чен тебе сказал? — Мастер был явно недоволен. — Да, Красноярск, но не сразу.
— Ну вот!
— Что «вот»?
— Как это что? Вот вернусь я в свое время, а вместо Красноярска Чайнатаун на десять миллионов китайцев!
— Ты вернись сначала.
«Вот тут он прав».
Добавив себе чаю, Мастер усмехнулся в усы:
— Десять миллионов китайцев, говоришь? А что, это мысль! Тебе не приходило в голову, что России — твоего времени — следовало бы свою Чечню сдать в аренду Китаю лет эдак на двадцать? Через год там будет образцовый порядок — расселится миллионов пятнадцать трудолюбивых рисоводов, а все «полевые командиры» получат по лопате и отправятся на стройку ирригационных сооружений, в район Синьцзян-Уйгурского автономного округа…
— Сами разберемся. А с уйгурами у вас тоже не очень получается.
— Верно. Хотя это не главное.
Мастер откинул полог, коротко бросив в темноту что-то по-китайски.
— А что тут главное?
— Главное то, что сейчас — то есть в середине семнадцатого века — завязываются те исторические узлы, которые определят жизнь в этой части света вплоть до нашего времени. Именно в это время складываются государства в их нынешних границах — Россия, Китай, даже Орда киргиз-кайсаков…
— Что за орда?
— Вы ее называете независимым Казахстаном.
— Понятно. И что, мы будем в этом участвовать?
Мастер взял подсыхающую кисточку, заострив ее кончик до иголочной тонкости, и едва заметно, совсем неощутимо для кожи притронулся к руке Андрея.
— Коснемся. Вот так. «Красиво».
— Оставим след, — продолжал Мастер, — ведь след и есть настоящий знак Пути. Как сказал поэт девятого века Сыкун Ту: «Вот подлинный след: воистину, познать его нельзя. Облик воли только хочет родиться, а превращения уже творят новые чудеса!» Волна обгоняет любые усилия. Мы чуть-чуть, точно рассчитанным образом корректируем историю здесь, в семнадцатом веке. Волна отраженных событий проявится только в двадцать первом веке. Дойдя, волна «уляжется»— события станут естественными, своими для истории, и в то же время такими, как нужно… кому-то.
— И все-таки я не понимаю.
— Чего ты не понимаешь? — Китаец собрал принадлежности для письма, убрал куда-то чайник и чашечки.
— Вот смотрите — допустим, я живу в 2003 году…
— Допустим.
— Каким-то образом я попал, скажем, в 1660 год. Что-то натворил, пошла волна отраженных событий, я возвращаюсь в свой 2003 год, а там все идет иначе. Но ведь события 2003 года уже произошли, их нельзя менять задним числом.
— А 2005 год? 2010? То, что еще не прожито в твоем 2003 году — как быть с этим?
— Значит, какие-то силы — эти самые «подлинные божества»— перенесли меня из моего 2003 года в 1660 год, чтобы мое действие в этом году так вмешалось в волну взаимосвязанных событий, что это изменит еще не прожитое нами будущее — скажем, 2005 или 2010 годы. Так?
— Может, и так, — в голосе Мастера появилось нетерпение, он явно стремился закончить этот разговор.
— И что, постоянно так происходит? То есть постоянно устраиваются такие «переносы-экспедиции», корректирующие ход истории?
— Я этого не знаю. Но почему бы и нет?
— Мне это кажется странным.
— А мне кажешься странным ты. И что с того?
— Но как же люди живут, возвратившись в свое время? Помня все это? Почему они молчат? Или… они не возвращаются?
— Много ли стоят воспоминания о снах? — пожав плечами, ответил Мастер. — Кому они интересны? Кроме того, по возвращении с тобой поработают специалисты. Они внушат тебе так называемую «наведенную память».
