Я встал и пошел.
Через семнадцать лет после этого «спуска на ноги» твое несокрушимое доверие спасет меня от другой формы паралича. От нервной депрессии, покорности судьбе, от полной капитуляции.
Но не будем торопить события. Всерьез мысли о самоубийстве посещали меня в девять лет и в восемнадцать — любовные терзания я в расчет не принимаю. В первый раз ты не особенно вмешивался, во второй — наоборот, был очень активен, но в обоих случаях помог мне именно ты.
Летом 1969 года — когда ты почти не ходил, в твоих глазах читалась обреченность, и были отвергнуты в двадцать пятый раз два моих первых романа — ты повез маму, бабушку с дедушкой и меня обедать в рыбный ресторан на мыс Камарат. Мы праздновали годовщину вашей свадьбы, я старался держать себя в руках, но хотелось одного — утопиться в море. Меня убивало унизительное ожидание ответа от издателей, в котором почти всегда я читал одну и ту же стандартную фразу: мол, роман не вписывается ни в одну из их серий. Если письмо носило более личный характер, тон его был вызывающе оскорбительным. Последней каплей оказалось послание из редакции «Галлимара», в котором мой стиль назывался «неудобоваримой смесью из детских глупостей, впрочем, извинительных для столь юного автора, и самых избитых клише из детективов». Вот гады! Я вынашивал план мести: представлял, как умру, а мой дед напишет передовицу в «Нис-Матен» («Девятилетний писатель покончил жизнь самоубийством по вине парижского издателя») — и тут в мой суп приземлились щипцы для омара.
Я кинул злобный взгляд на людей за соседним столиком: сидевшая напротив двух верзил старуха теперь орудовала щипцами для колки орехов.
— Ешь аккуратней, — раздраженно сказала мама, глядя на мою забрызганную рубашку.
— Это не я виноват, это вон та бабка запулила в меня щипцами, скажи ей, пап!
Ты сидел как раз лицом к тому самому столику. Внезапно ты побледнел, вилка замерла на полпути ко рту.
— Знаешь, кто это? — спросил ты чуть слышно.
Я снова обернулся. Увидел лишь широкополую черную шляпу, остальное скрывали спины телохранителей.
— Грета Гарбо, — только и смог выдавить ты, заикаясь, дрожащими губами.
— Только этого не хватало, — вздохнула мама.
Таким я тебя еще не видел. Конечно, ты всегда боготворил эту шведскую кинодиву, называл ее богиней и водил меня в синематеку Ниццы смотреть «Безрадостный переулок»[51]и «Королеву Христину».[52]Я уважал твои чувства, но не слишком любил таких загадочных и холодных женщин, мне больше нравилась Дайана Ригг в «Мстителях».[53]
Ты не мог глаз оторвать от актрисы, судорожно вдавливая гренок в соус айоли.
— Иди, — шепотом сказал ты.
— Куда?
— Отнеси ей щипцы.
Прилив рыцарской гордости мгновенно развеял мою депрессию. Ты возложил на меня миссию. Назначил доверенным лицом, посланником к женщине твоей мечты. Осознавая всю важность такого поручения, я выловил щипцы из супа, где они лежали рядом с куском мероу и ломтиком картофеля, встал, выпятил грудь и пошел.
— Здравствуйте, мадам Гарбо.
Увидев у меня в руках острый предмет, телохранители вскочили, чтобы заслонить хозяйку, но мои габариты их успокоили, и револьверы остались в кобуре. Огромная шляпа качнулась назад, открыв моему взору несколько сантиметров морщин вокруг огромных черных очков. Я выразил ей свое почтение и стал объяснять, в чем дело. Вышло длинновато. Один верзила переводил. Шляпа с очками молча кивнула и снова принялась за омара. Телохранители опять уселись за стол, потеряв ко мне интерес.
Я чуть-чуть подождал, глядя, как звезда препарирует ракообразное. Потом положил щипцы на стол и вернулся обратно.
— Ну что?
Ты смотрел на меня, сгорая от нетерпения, ну просто ребенок, который ждет у елки своего подарка.
— Что она сказала?
Я нервно сглотнул. Разве можно было так тебя разочаровать, так обмануть твои ожидания, подсунув пустую обертку? Я стал импровизировать:
— Ну, извинилась, сказала, что не нарочно, а я сказал, что ты ее большой поклонник, и что мы смотрели все ее фильмы, она сказала: — надо же, как мило.
Я замолчал.
— А дальше?
Твой восторг вернул мне радость жизни. И я забыл о неудачах, о планах свести счеты с жизнью, о твоей равнодушной богине. Надо было врать дальше — ведь ты ждал продолжения.
— Она спросила, чем я занимаюсь, я говорю — пишу, я — писатель, ну, она и спрашивает, пишу ли я пьесы, я ей — да…
Ты захлопал в ладоши, призывая в свидетели маму, которая лишь подняла глаза к небу.
— А она что?
Тебе хотелось чуда, и я пустился во все тяжкие.
— Сказала: «Какая удача, я как раз ищу пьесу, если у вас найдется для меня роль, пришлите мне текст».
— Куда?
Ты вскочил, вцепившись мне в руку. И тут я спасовал.
— Как, ты не взял у нее адрес? — накинулся ты на меня.
— Пустяки, я найду, — заверил тебя дедушка Жорж. Он набирал светскую хронику в «Нис-Матен» и знал все и обо всех приезжавших на Лазурный берег.
— Какая она вблизи?
— Ничего, симпатичная.
— Ешьте, а то остынет, — вмешалась мама.
Ты ошалело смотрел на меня и качал головой. Что тебя так потрясло — мое общение с твоим кумиром или мое умение лгать? Это осталось загадкой, да и пусть: может ты и не сразу клюнул на мои выдумки, но все же клюнул. Вскоре вся Ницца узнала, что богиня заказала мне пьесу, деваться было некуда, я взялся ее писать. К тому же, тот виртуальный заказ прогнал тоску прочь и вернул веру в удачу.
Я решил написать трагедию в стихах, заперся с фотографией Гарбо и словарем рифм и в поте лица считал на пальцах стопы, чтобы выдержать размер. То была история о мальчике-сироте, которого кинозвезда облила в ресторане рыбной похлебкой, а потом полюбила, несмотря на разницу в возрасте, и решила спасти от лейкемии, отдав ему свою кровь. Не помню, почему, но пьеса называлась «Зовите меня Виктор», наверное, по имени главного героя. Я читал тебе сцену за сценой, ты подавал реплики, декламировал завывающим голосом мои вирши, исправлял медицинскую лексику, разбавлял трагизм юмором.
— Она будет в восторге, — радовался ты.
Я рассказал о нашей пьесе крестному, который некогда имел счастье отужинать с актрисой в эпоху ее славы. Мне казалось, Гарбо благосклоннее отнесется к пьесе, если получит ее из рук старого знакомого. Анри не проявил никакого энтузиазма и в два счета разделался с моей мечтой: его подруга Грета давным-давно удалилась от мира и в театре больше не играет. И добавил, желая меня утешить, что богиня совсем вышла в тираж.
