тормознули…
Остаток пути в хваленый интересный бар ехали уже без спешки, растеряв азарт. Да и глупо было соревноваться. Не было смысла тянуть канат на себя. Я понял, что Данилов искренне любит дочь и даже не мог на него разозлиться, как следует, за то, что он хотел тайком сделать ей аборт. Во имя любви иногда совершаются ужасные преступления. Я и сам… был слеп, совершил ошибок немало.
В конце концов, мы не соперники в самом главном — в борьбе за сердце Наташи. Он — ее папа, я же надеюсь стать любимым. Это не про соперничество… И она обижена на нас обоих.
* * *
Этой же ночью, много позднее, подвыпивший Данилов едва ворочает языком:
— Ты обидел Ташу сильнее. Я всегда останусь ее папой, у нас много хороших моментов… Я верю, что она однажды простит мне мой страх и желание защитить. Любой ценой! А ты… Какие моменты с тобой хорошие связаны? Ни-ка-ких….
— Уверен, что-то есть…
— Ну-ну, какие? — смеется.
— Тебе не расскажу. Это личное.
— Ничего не расскажешь, потому что рассказывать нечего! Вот почему!
Блять, как бесит, что он…. по большому счету, может оказаться прав.
Глава 41
Таша
Поздней ночью раздается телефонный звонок. На экране — папа.
Какого черта он звонит в начале третьего? Совсем сошел с ума!
Не хочу отвечать.… Но в то же время ощущаю тревогу за родителя: потому что он никогда мне так поздно не звонил. Плюс, опять же, папа подрался с Зориным, он уже давно не борзый юноша, которому легко с рук могут сойти подвиги. Вдруг стало плохо? Из больницы звонить могут, в конце концов!
Поэтому я отвечаю.
— Алло, пап?
— Алло…. — голос отца.
Слава богу, хоть сам отвечает, а не кто-то другой за него. Но голос у отца странный, конечно. Еле языком ворочает! Наверное, Зорин ему челюсть сломал, поэтому папа едва разборчиво говорит.
— Пап, ты как? Болит что-то? Где ты сейчас?
Судя по шуму улицы, он не дома.
— Папа, не молчи.
— Ты же знаешь, что я люблю тебя! — всхлипывает. — С самого крошечного возраста люблю. Как взял на руки, ты открыла свои темные глазки, и все… С тех пор я люблю тебя.… И это ерунда, мол маленькие детки — маленькие проблемки, большие детки — большие проблемки. Дело в другом. Ты отдаляешься… Совсем взрослой стала. Дети отдаляются, а ты для меня все та же кроха, и я… — снова всхлипывает. — Знаю, что не должен был, но так сильно хотел, чтобы ты ещё немного побыла только моей доченькой и больше ничьей.…
— Папа… — в горле першит. — Я тебя тоже люблю. Несмотря ни на что.
В ответ он плачет.
— Папа, а ты где? Почему так шумно? Ты не дома! Кто с девочками?
— Няня, — отвечает он. — Ты за это не переживай, я… ик.…
— Ты пил, что ли?! — догадываюсь.
— Пригубил. Один-два бокала.
— Или одну-две бутылки! Ты же едва языком ворочаешь. Где ты сейчас? Знаешь?
— Я тут каждый угол знаю. В отличие от этого… недо-женишка столичного! Тьфу… — говорит в сторону. — Нашел?
Прислушиваюсь. Фоном — бубнеж ещё одного голоса, от звука которого сердце то замирает, то бросается вскачь.
— Держи, больше не теряй. Кому звонишь?
— А я тебе отчитываться не должен. И ты ещё мне не зять, с тебя нехуй взять… — смеется папа.
— Ты же сам говорил, звонить не надо. Мой телефон, сука такая, разбил! А сам… Дай сюда…
— Я дочери звоню, мне можно, а тебе не стоит тревожить своими… Дай…
Боже! Тру виски пальцами. Папа точно пьяный, а Зорин.… Что рядом с ним делает!
— Таша? Таша.… — выдыхает.
Теперь от звука голоса Зорина — мурашки водопадом. Будто он прямиком в ухо мне дышит, жарко и хрипло, влажно.
— Что с моим папой? — делаю голос строгим.
— Выпили мы немного. Идем домой. Он прихвастнул, что знает короткий путь, но он ни хрена, я тебе скажу, не знает! Даже картой пользоваться не дал, разбил мне телефон.
— Выстави ему счет, — добавляю холодно. — Ты же это так любишь. Счеты сводить!
— Таш…. — выдыхает мучительно. — Я болван.
— Ты подлец.
— Подлец, — соглашается.
— И хватит спаивать моего папу. Зачем ты это затеял? С какой целью?
— Эмммм… Просто. Без цели.
— Не верю. У тебя всегда есть какая-то подлая, мерзкая, жестокая цель!
— Я виноват перед тобой, знаю, но я… искренне прошу прощения. Хочешь я на колени встану? В сугроб…
— Осторожнее, тут кругом желтый снег. Здесь гуляют собачники… — подает голос папа.
— Не надо мне твои колени в сугроб, Зорин. Мне вообще от тебя ничего не надо.
— Таша, я люблю тебя. Я без тебя никуда не поеду.
— Значит, ты застрял здесь надолго.
— Значит, застрял. Но я застрял рядом с тобой.
— Вот уж нет.
— Да. В одном городе. Уже рядом. Дышится…. легче. Таш.… Ты нашего малыша сохранила, и я горжусь тобой. Какая ты… Лучше меня! В миллионы раз лучше! Я недостоин, но я попытаюсь снова. Я понял, что моя грудная клетка пуста, когда ты уехала. Уехала и забрала мое сердце с собой.
В этот момент я чувствую, будто мое собственное сердце решительно покинуло тело и расплавилось от признаний Зорина.
Он, вне всяких сомнений, тоже пьян.
— Верни папу домой. Уверена, адрес квартиры ты знаешь.
— Такого пьяного? К детям? Нет, ты что… Мы в мой отель идем. Недолго осталось.
— Вызови такси.
— Прогулки полезны.
— Только не для избитого человека!
— Я, конечно, попробую, но он жутко упрямый тип. Понимаю, в кого ты пошла упрямством.
— Заканчивай этот цирк, Зорин. Мой папа через час должен спать в теплой постели, и точка.
— Час? — задумывается. — Нет, два… Два часа надо, как минимум.
— Больные! Вы.… где находитесь?
— Мы в пути. Это не я выбрал маршрут, учти. Твой отец, он упрямый.
— Ты повторяешься, Зорин. Уже поздно.
— Да. Я позвоню, когда придем. Или напишу. До завтра.
— Нет.
— Да, точно. Уже сегодня. До сегодня.…
— Нет! Я тебя слышать сегодня больше не хочу! Эй…. — он сбросил звонок.
* * *
Разумеется, Зорин все сделал по-своему. Через полтора часа прислал мне с телефона папы фото его же, спящего на диване, в верхней одежде. Ну и себя, любимого, тоже прислал! Полураздетого, в кровати.
Я перезвонила ему сразу же. Честно признаться, после нашего разговора урывками спала, ждала звонка или сообщения, переживала, как два пьяных мужика доберутся до отеля. Вдруг Зорину опять что-нибудь в голову стукнет, и он папу бросит где-нибудь! Обошлось…
— Сейчас же удали это позорное фото! —