данном случае.
Он глубоко затянулся сигаретой и раздраженно ввинтил окурок в донышко пепельницы.
– Вы должны меня понять, – глядя в пол, глухо произнес Ахмет. – Мне просто не к кому больше обратиться. И я уверен, что вы могли бы помочь, если б захотели. Я имею в виду, захотели бы по-настоящему, а не только на словах.
– Никак не возьму в толк, к чему ты клонишь, – сухо произнес Абдалло и демонстративно посмотрел на часы. Часы у него были дорогие, в золотом корпусе; чтобы приобрести такие, Ахмету пришлось бы копить не меньше года, отказывая себе во всем, кроме самого необходимого.
– Сейчас я объясню, – пообещал кладовщик. Его взгляд перестал суетливо бегать из стороны в сторону и остановился на лице Абдалло. Он был неожиданно твердым; от этого взгляда у Хромого Абдалло возникло такое чувство, будто Ахмет уперся ему в переносицу пальцем. – Вы знаете, я присутствовал при начале оккупации Афганистана американцами. Так вот, однажды на нашей улице обнаружили мертвого американского солдата. Он просто выпал в пьяном виде из проезжавшего через поселок «хаммера» и сломал шею, а его товарищи, которые были так же пьяны, как он, этого просто не заметили. Когда его нашли, американцы не поверили в нашу невиновность. Они вошли в дом старосты, взяли его семью и начали расстреливать по одному – женщин, детей, стариков, – пока староста не взял вину на себя. Американцы забрали его с собой, и больше мы его не видели. Он ни в чем не был виноват, он ничего не знал, но им был нужен виновный, и они его нашли. Это очень просто – найти виноватого, когда он тебе очень нужен.
Хромой Абдалло долго молчал, потому что просто не мог вымолвить ни слова. Выразиться яснее, чем это сделал Ахмет, было просто невозможно, а выражение его лица свидетельствовало о том, что эти слова – не пустая угроза. Старшему сыну Абдалло было двенадцать лет, младшему – пять. Оба родились и выросли здесь, в Москве; старший ходил в школу, младший – в частный детский сад.
Помимо сыновей, с Абдалло жили жена и теща – две женщины, за которых он тоже нес ответственность. Таким образом, Ахмет, если бы действительно решился осуществить свою безумную угрозу, мог без особых усилий получить четверых заложников, за любого из которых Хромой без раздумий отдал бы все, что имел.
Абдалло пробрал озноб, словно его внезапно окатили ледяной водой из ведра. Он вдруг осознал, насколько шатко и уязвимо его благополучие. Ахмет и не думал шутить; он вплотную подошел к последней черте, переступив которую люди делаются способными на все. Абдалло понял, что неизбежные неприятности, связанные с крушением этого проклятого поезда, начались раньше, чем можно было ожидать, и пришли вовсе не оттуда, откуда он готовился их встретить.
– Хорошо, – сказал он голосом, скрипевшим, как несмазанная дверная петля. – Хорошо, Ахмет. Видимо, ты действительно уверен, что, не оставив мне выбора, поступил правильно. – Его рука что-то быстро писала в извлеченном из внутреннего кармана пиджака блокнотике в переплете из дорогой тисненой кожи. – Вот, возьми. – Хромой Абдалло не сказал «подавись», но тон у него был достаточно красноречивый. Темная ладонь с треском вырвала из блокнота листок с парой торопливо набросанных строчек и твердо припечатала его к столу перед Ахметом. – Быть может, эти люди сумеют тебе что-нибудь рассказать. И еще. Ты уволен, Ахмет. Забудь, что ты у меня работал, забудь, что мы с тобой были знакомы. Вообще, забудь мое имя и дорогу сюда. Если я еще раз увижу твое лицо, тебе несдобровать, Ахмет! Имей это в виду.
– Спасибо, господин, – сказал Ахмет, бережно убирая листок в карман. Резких слов своего бывшего хозяина он как будто вовсе не слышал. – Я вам бесконечно благодарен.
– Сомневаюсь, что ты вообще способен испытывать благодарность, – процедил Абдалло.
– Тем не менее это так, – сказал Ахмет. – Ваши бумаги в порядке, господин. Да пребудет с вами милость всемогущего Аллаха!
Он вышел из ангара, чтобы больше туда не возвращаться, а Хромой Абдалло еще довольно долго сидел в застекленной будке кладовщика, задумчиво поигрывая лежащим на ладони мобильным телефоном и время от времени ловя на себе осторожные взгляды работников, которые заканчивали мыть загаженный вьетнамцами пол.
* * *
– Ты ищешь приключения на свою глупую одноглазую голову, уважаемый, – сказал Глеб Сиверов Железному Мамеду, глядя сверху вниз на россыпь прилепившихся к склону каменных строений под потемневшими черепичными кровлями. Над одной из труб вился синеватый дымок, запах которого далеко разносился в чистом горном воздухе и ощущался даже здесь, на расстоянии почти полутора километров.
– Знаю, – озабоченно огрызнулся Аскеров. – А что прикажешь делать – ждать, когда мы найдем твою сказочную пещеру? С таким вооружением, как у нас, мы до нее просто не дойдем. Две обоймы у тебя, с десяток патронов в моем магазине, ножи не в счет… Тебе не кажется, что мы похожи на баранов, которых ведут на убой? Или как раз в этом и заключается твой хитрый план?
– Твои так называемые братья действительно смахивают на баранов, – ответил Сиверов, через плечо с неудовольствием покосившись на четырех угрюмых бородачей. – Невелика честь – заманить их в ловушку. Ты – другое дело, но ты ведь и так был у нас в руках.
– Это сложный вопрос, в чьих руках я был и был ли вообще, – заявил Аскеров. – Меня захватили на территории самопровозглашенной республики, которая официально все еще входит в состав Грузии. С грузинами у вас в последнее время достаточно натянутые отношения, так что это еще бабушка надвое сказала, в чьей юрисдикции я находился, когда ты меня незаконно задержал.
– Ах, незаконно задержал! – иронически повторил Глеб.
– Конечно. Я был без оружия и не делал ничего противозаконного.
– Да, действительно, лежать в яме с выбитым глазом и визжать, как свинья под ножом мясника, в ожидании скорой смерти, законом не возбраняется, – согласился Сиверов. – Надо же, какой ты грамотный! Какие знаешь слова – юрисдикция… А такое словосочетание – «международный розыск» – тебе, случайно, не знакомо?
– Оставим этот беспредметный спор, – оборвал его рассуждения Аскеров. – В данный момент нам нужно оружие. Даже ты должен понимать, что в здешних краях проще обойтись без воды и пищи, чем без хорошего ствола. Да и твое волшебное слово «тротил» остается всего лишь пустым звуком, если не позаботиться о его материальном воплощении.
