— Сложно сказать. У рынка свои законы. Кроме того, столь осведомленные люди, как вы, мистер Йель, хорошо понимают, насколько неконтролируемыми бывают слухи. По самым наилучшим нашим оценкам, запас… на год или около того.
— Год или около того.
— Тем временем мистер Холидэй будет выплачивать вам десять процентов премиальных со всего своего объема продаж крепких напитков вплоть до тех пор, пока не начнет покупать их у вас.
— Нет.
— Это честное предложение, мистер Йель, — сказал Бэт, запрокинув голову.
— Он продает мне запас. Занимается розничной продажей. А я занимаюсь оптовой.
— Мистер Йель, Джонни не продает свои крепкие напитки оптом кому-либо, он только снабжает ими свое заведение.
— Я расцениваю это как оптовую продажу самому себе, с его стороны. Говоря языком бизнеса, это значит — наступать мне на пятки.
Бэт посмотрел на Уайатта, и тот кивнул. Джонни нахмурился.
— Двадцать процентов, мистер Йель. Ни за что, просто за терпение. Год, может, чуть больше… — сказал Бэт.
— Нет, — ответил Йель, уставившись своими темными глазами на Джонни. — Вы можете говорить сами за себя? Вы ведь не ребенок, черт подери! Ради Христа, вы ведь не моложе меня!
Джонни открыл было рот, но Уайатт покачал головой, глядя на своего молодого товарища, и тот не проронил ни слова.
— Двадцать пять процентов, мистер Йель. И это — помимо закупки у вас пива. Хватит на всех, — сказал Бэт.
— Годовой запас первоклассной выпивки? Я дам вам за него пять тысяч. Первое предложение, оно же последнее, Холидэй. Принимайте его, или… — начал Йель.
— Не принимайте, — сказал Уайатт.
— О, вы тоже вступили в беседу, дедушка?! — фыркнул Йель, приподняв темную бровь.
— Мы пришли, чтобы обсудить бизнес, — отчеканил Уайатт. — А не для того, чтобы нас ограбили.
Йель долго смотрел на Уайатта, секунд тридцать, продлившихся целую вечность.
— Мне надо позвонить, — сказал Йель, отпив виски из своей чайной чашки.
— Чудесно, — проронил Уайатт.
Йель отодвинул стул, встал и быстро пошел к двери между баром и краем танцпола.
— Я-то думал, что Йель — это верхушка пирамиды в Бруклине, — сказал Бэт Уайатту.
Уайатт едва заметно пожал плечами.
— Ну, он мог решить с кем-то посоветоваться. Не думаю, что с матерью, женой или священником.
Разгоряченный Джонни потряс головой.
— Двадцать пять процентов? Грабеж на большой дороге!
— Возможно, цена того, чтобы остаться в бизнесе, — напомнил ему Уайатт.
Джаз-банд играл «Хорошенькая девушка — как музыка», когда к ним вразвалку подошел Капоне. Он что, навеселе?
Эл опустил на стол свою пухлую ладонь.
— Прошу простить меня за невежливость. Думаю, я потерял голову от красоты юной леди. Я не спрашивал у вас, не хотите ли вы чего-нибудь из бара?
— Ты спрашивал, — ответил Уайатт. — Не хотим.
— Никто? Ничего? Босс звонит домой… а ты, милая?
Капоне наклонился через сидящего Джонни, едва не коснувшись лицом Дикси.
— Нет, — сказал Джонни, — и отодвинься. Капоне искоса посмотрел на Дикси, а потом на Джонни.
— Почему бы тебе не позволить ей ответить самой? Эти дамы ведь получили право голосовать, если не знаешь. Она могла бы думать и своей головой.
— Мистер Капоне, полагаю, вы нужны в баре, — сказал Уайатт.
Капоне проигнорировал его слова, наклонившись еще сильнее. Его толстые губы оказались в считаных дюймах от лица Дикси, едва не касаясь ее.
— Милая, я влюбился, едва увидел, как ты вышла из этой двери. Я хотел сказать тебе, что у тебя очень хорошая попка… и я говорю это в качестве комплимента.
Джонни рванулся из кабинета, выталкивая Капоне. Здоровяк, кажется, немного шатался.
— Она со мной, — сказал Джонни, — извинись!
— Какого хрена?
— Извинись и убирайся, пока не получил.
Капоне, с его бычьей шеей, разразился хохотом и вскинул руки, веселясь, но опустил их, уже скрючив пальцы.
— От кого я получу, черт подери, от тебя, мразь?
Прямой левой жестко отбросил Джонни на угол стены кабинета. Капоне замахнулся своим огромным кулаком, когда правая рука Джонни нырнула в левый рукав, и в слабом свете сверкнуло что-то сияющее. В воздухе блеснуло лезвие ножа, быстро, раз-два-три.
Аль Капоне отшатнулся назад, его выпученные глаза еще больше расширились от удивления, боли и ярости.
Три пореза, практически идеально параллельных, виднелись на его левой щеке и верхней части шеи. Из них закапала кровь.
Капоне зажал раны левой ладонью, и его пальцы окрасились в алый цвет.
— Ты хрен такой! — заорал он, двинувшись на Джонни, — плевать, есть у того нож или нет. В этот момент Бэт вылетел из кабинета и нанес один точный и жесткий удар золотым навершием своей трости Капоне по затылку.
Люди вокруг закричали и начали разбегаться, а Капоне рухнул на колени, заливая одежду и пол перед собой кровью. Кровь была и на двенадцатисантиметровом стальном лезвии ножа, намертво зажатом в руке оцепеневшего Джонни.
Уайатт тут же выскочил из кабинета с той же стороны, что Бэт, а Дикси — с другой, оказавшись рядом с Джонни. Они выскочили в переулок через ближайший выход, быстро выбрались на Бауэри и вскоре были на станции «Стилвелл Авеню».
Они уже минут пятнадцать ехали молча от шока, когда Уайатт обратился к Джонни:
— Откуда ты взял нож, Джон?
— Это нож моего отца, — ответил Джонни.
Потрясенная Дикси, бледная как мел, сжала его руку обеими своими руками, прижавшись к нему и вдавив его в сиденье вагона метро.
— Мне дала его моя мать… — сказал Джонни. — Даже ножны, и те отцовы.
Он показал им нож в ножнах из старой потертой коричневой кожи, пристегнутых двумя ремешками к левому предплечью поверх рукава рубашки. Вероятно, это был именно тот нож, которым в Форт-Гриффине зарезали Эда Бейли.
— Твоя мать могла бы гордиться, — сухо произнес Бэт.
— Его отец тоже, — добавил Уайатт.
Это была последняя фраза, после которой они вновь погрузились в молчание.
Глава 10
Последнее, что было нужно Фрэнки Йелю в данный момент, — это чтобы вся эта история с Холидэем окрасилась кровью, да еще чтобы это случилось на его территории, черт ее дери!
У него что, черт возьми, больше подумать не о чем? Сейчас в любой момент эти долбаные ирландцы из «Белой Руки» могут нанести ответный удар, чтобы отомстить за стрельбу в «Скальде». Он отправил молодого Капоне разобраться с Холидэем и прочими перспективами, касающимися нелегальных кабаков в манхэттенском Мидтауне, в частности и для того, чтобы убрать его с глаз долой, но отчасти и потому, что Капоне — умный мальчик, способный думать и разговаривать, убеждая людей, если это возможно, и в то же время способный применить силу, если это необходимо.
