может быть, чтобы её никто не знал!
А если она на самом деле давно уехала? Или поменяла имя? Или, хуже того, «заблудилась в своём свете» и давно уже сама не помнит никаких синеглазых рыцарей и никаких заклинаний. Что мне делать тогда? Искать других лунных, которые, может быть, добрые друзья неведомых жрецов-тюремщиков?
А что, если…
— Всё нормально, — отмахнулся Дезире. — Юта хорошая.
Тяжесть задумки навалилась на меня как-то вдруг, но почти сразу отпустило. И решение пришло неожиданно легко, и совершенно банальное: в холле гостиницы висел телефон, а под ним, привязанный шнурком к подставке, лежал справочник. Ровные колонки названий, имён и иногда должностей занимали почти триста страниц плохонькой газетной бумаги.
— А какая у Юты фамилия?.. О, точно… хм.
Я пролистнула несколько раз наугад. «Баре, Ю.» и «Кепрелле, Ю., м.» выглядели в равной степени возможными Ютами.
— Она просто Юта, — чуть раздражённо прошипел Дезире из глубин сумки. Девушка за стойкой вздрогнула и посмотрела на меня вопросительно, а я в ответ улыбнулась и сделала вид, что ничего не слышала. — Юта, и всё.
Как ни странно, он был прав. «Юта, м., проф.», гласила надпись; а номеров телефона было указано два: один с пометкой «приёмная», а другой — «учебная часть».
После этого несложно было узнать и всё остальное.
Официально Юта была мастер Юта Проводница, заместитель директора вечерней школы при университете имени Амриса Нгье, руководитель программы эзотерической ритуалистики, профессор, — но она предпочитала просто «Юта». Такое имя, без фамилий и должностей, значилось и в расписании, вывешенном на первом этаже корпуса, и на табличке у тяжёлой, обитой металлом двери.
— Юта крутая, — уверенно заявил Дезире.
И больше толком ничего не сказал.
Она была, конечно, лунная, — Дезире помнил всё больше времена из тех, что никто из живущих ныне, кроме лунных, и не мог бы застать. И я привыкла слышать, что лунные не то чтобы кичатся своей природой, скорее — просто не умеют её скрыть. Они катались по Кланам в паланкинах, обитых розовым шёлком, и паланкины те носила дюжина человек, все как один — в масках без прорезей для глаз. Они ходили по снегу обнажёнными и кутались в меха по июльской жаре. Они не нуждались ни в пище, ни во сне, забывали свои тела пустыми и умели заглядывать в глаза статуй.
А Юта была — женщина как женщина; увидишь на улице — и не поймёшь, пока не принюхаешься. Высокая, статная и мягкая на вид, с чуть усталой слабой улыбкой на лице, она носила длинные, немного старомодные платья и затемнённые круглые очки, за которыми не видно было сияющих лунных глаз.
Тёмные волосы Юта закручивала в гульку, из которой торчала длинная серебряная шпилька, — с конца свисали на дюжине цепочек каменные бусины. В её кабинете, куда меня как-то очень просто проводил секретарь, пахло сандалом, старыми книгами и водой. Длинные стеллажи и нечто вроде серванта, только внутри не тарелки, а спилы камней. На столе поверх зелёного сукна — ровная стопка папок, печатная машинка, арифмометр и малахитовый письменный прибор.
Меня Юта разглядывала со сдержанным любопытством.
— Я привела… — я как-то смешалась. — В общем, вот.
Как назло, на сумке заело замок, и я какое-то время боролась с ним, пока Юта всё так же спокойно меня рассматривала. Наконец, сумка поддалась, я развязала внутренний шнурок, растянула горловину, — и, выпутав из полотенца, вытащила наружу голову.
— Юточка!..
Он и так был довольно тяжёлый, а тут Дезире ещё и завопил, — я дёрнулась, — мраморная голова шлёпнулась в вытертый ковёр. Я ойкнула, а лунная вдруг резко перегнулась через стол:
— Филипп?!
xxxi
— Было бы лучше, если бы вы сразу пришли ко мне, — у Юты немного дрожали руки, и оттого она никак не могла попасть ключом в замок. — В друзу, я имею в виду.
Она сказала: «друза», — хотя по сути это была одна из башен старого университетского здания. Голову Юта помогла запихнуть обратно в сумку, а потом, изредка тревожно оглядываясь, провела меня мимо теплиц, через спортивное поле, шумные холлы филологического корпуса и пустынную открытую анфиладу.
Здесь, наверху, не было ни души, зато снега — по колено. Белую целину разрезала одинокая цепочка следов, и теперь вдоль них, но уже в обратном направлении, шли две новых и ещё узкие колеи от колёс сумки.
Башня была старая, увитая голыми ветвями какой-то лозы. На верхушке — флаг, такой выцветший, что не разобрать узора; многочисленные узкие окна закрыты стёклами в несколько слоёв; над тугой металлической дверью висела собранная из дерева подвеска. Она легонько звенела на ветру, пока Юта гремела ключами. И почему-то казалось, что там, внутри, должно скрываться что-то совершенно удивительное, ни на что непохожее, что-то, что сделает башню настоящей лунной друзой, как в легендах и страшных сказках.
— Разуйтесь здесь, пожалуйста, — сказала Юта и первой наклонилась, чтобы снять сапоги.
Прихожей как таковой в башне не было: весь первый этаж занимало одно не слишком большое помещение. У дверей массивный тёмный шкаф, дальше крошечный кухонный остров, глубокий плюшевый диван и роскошная этажерка с цветами, изящный кофейный столик на витых ножках и хрупкие на вид стулья с вышитыми подушками. На стенах вместо обоев — гобелены со сценами каких-то сражений; кое-где поверх них висели вторым слоем стяги с бахромой; на потолке роспись. Комната была вычурная, по-своему красивая, но при этом вполне… человеческая.
— Проходите, — Юта поставила на огонь чайник. — Филипп, ты предпочтёшь… эти глаза? Может быть, какие-нибудь другие? Впрочем, нет. Я принесу для тебя штатив.
Тихо. Мои шаги — босыми ногами по тёмным холодным доскам — гулко отражались от стен. В башне пахло благовониями и немного дымом, безумной смесью специй, тканями и землёй. Юта поднялась по лестнице наверх и закрыла за собой дверь, а я осталась внизу, разглядывать полки с фарфоровыми статуэтками и богато увешанные бусами торшеры.
Я прошла по комнате, завороженно вглядываясь в гобелен. Неловко погладила пальцами штору, отдёрнула руку. Решительно вытащила голову, кое-как умостила её на диване. Тронула столик — он легонько качнулся, будто игрушечный.
— Юта?..
Я дёрнулась и обернулась.
Кажется, до этого она пряталась за тяжёлым бархатом портьер: в пальцах девушка крутила аляповатые золотистые кисти из шнура. Это была тоненькая, вся какая-то стеклянно-прозрачная лунная с совершенно белыми волосами и огромными светло-фиолетовыми глазами.
Этими самыми глазами лунная смотрела на меня. Молчала. И моргала.
— Привет, — жизнерадостно сказал Дезире. — Нас пригласила Юта!
Девушка посмотрела на него, потом на меня, потом на лестницу, а
