привилегия титулованных. Я догадывалась о чем-то подобном в мое время – потому что меня, так же, как я тебя сейчас, предупредила бывшая подруга. Они не с нашего круга больше. Его в машине подорвали, а она с горя за иностранца замуж выскочила и уехала в Канаду. И ты, моя дорогая, об этом всём – ни слова. Так что, «кип квает».
– Ну что ты, я ни слова! Спасибо, Натик. Интересно, а почему не просматривают перед апробейшн. Казалось бы, вот когда проверять благонадежность и остальные качества.
Натик засмеялась:
– Дурочка, на испытательном сроке ничего интересного нельзя ожидать. И потом, никто ведь не заботится об их моральном облике. Всем на это начихать! Наоборот, чем больше развлекают, тем лучше. Но вот если начинают высказывать недовольство порядками, критиковать лидеров Дворянского дома, то… Ты ведь сама знаешь, как просто у нас решаются такие вопросы.
– А Головиков, значит, укатил и недосягаем для показа? Интересно, что у него за дела, на которые он не захотел брать водителя?
– Баба, наверное, – пожала плечами Натик. – Наши-то с тобой в бане не сами по себе развлекаются?
– И тебя это не волнует? – пытливо, заглядывая в глаза подруге, спросила Джил.
– Дорогая, есть вещи, о которых стоит думать, а есть – о которых нет! Если ты захочешь завести себе любовника, я буду лучшее алиби для тебя. Но если ты решила истерить о том, что сейчас поделывает твой муж, то уволь. Я в эти игры не играю! Принимай ситуацию такой, какая она есть. Поняла?
– Значит, Стелка с шофером втихую крутит!
– Это еще не доказано. Она осторожничает. Но Головиков сглупил – нанимать такого плейбоя на работу, когда у самого живот со всех сторон.
* * *
Самого Головикова этот вопрос не волновал. Он с нетерпением ожидал, когда пройдет год после присвоения титула. С этого момента уже можно считать себя полноправно вступившим в аристократическое общество.
Когда долгожданный день наступил, Самсон Степанович закатил дорогостоящий прием, арендовав роскошную базу отдыха. Торжества прошли великолепно! Гости разглядывали примелькавшуюся им за время подглядок Стеллу и косились в сторону водителя Головикова. Последний, очевидно, не знал о шашнях жены.
– Поздравляю, Стелла, с окончательным вступлением в наше общество! Вы, наверное, боялись, что не удержитесь! – подошла Натик к новоиспеченной титулованной.
– Спасибо, – сдержанно ответила Стелла. – Ну что вы, нам удержаться не стоило никакого труда. Времена изменились. Это раньше титулы давали кому попало, а теперь уже по заслугам.
– Ты слышала, что она мне сказала? – кипела Натик, делясь с Джил. – Кому попало! Изображает из себя французскую форель, а сама селедка пряного посола.
– Не говори! При стольких достоинствах нечего с шофером заигрывать!
– На нас смотрят, Джил, улыбайся, – проговорила Натик, растягивая губы в улыбке.
– Так что ты сказала в том музее было?
– В каком музее? Я там сто лет не была…
– Я знаю! – сквозь зубы прошипела Натик. – Рядом председатель Дворянского собрания, – и, улыбнувшись, громко продолжила: – Там столько картин! И большие, и маленькие. Только мне не понравилось: они не были подобраны по цветовой гамме. – Она уже хотела сменить тему, но увидев, что председатель стоит и ее слушает, добавила: – Одна на портрете мне показалась ужасно вызывающей. Такой высокомерный взгляд, как мышь на крупу. «Мол, презираю я вас всех!» А еще аристократка.
– Интересно, что вы это подметили, – присоединился к разговору председатель, – вы, наверное, имеете в виду картину Крамского. Красивая девушка в экипаже, смотрящая на всех свысока?
– Ну, не знаю, насколько она красива…
– Дело в том, что изображенная там Матрена Саввишна не была аристократкой.
– Матрена Саввишна? – засмеялись девушки.
– Именно так. Она была горничной в богатом доме, и в нее влюбился, кажется, сын хозяев. Женился на ней, благодаря чему она значительно поднялась по сословной лестнице, как наш уважаемый, господин Головиков.
– Как интересно.
– Родственницы мужа ее не приняли. И однажды, когда Крамской находился у них дома, Матрена рассказала о своей встрече с одной из них и показала, как окинула эту даму презрительным взглядом. Уже после ее смерти Крамской и написал этот портрет. На нем она бросает вызов обществу, которое ее не принимает.
– А отчего она умерла?
– Не помню. Муж ревновал, считал, что она вольно ведет себя с мужчинами. С позиции сегодняшнего дня это, конечно, невинно. Но тогда он с ней развелся. Она хотела вернуться в деревню, но не успела и умерла.
– Бедная, – заахала Джил.
– Как все обманчиво в нашем мире, – заметила Натик и выразительно посмотрела в сторону Стеллы, – одни невинны, а их винят, а другие по уши в грязи, а все думают, что они чисты.
– Вы совершенно правы, – председатель проследил за ее взглядом и озадаченно отошел в сторону.
– По-моему, ты ей подгадила, – засмеялась Джил.
– Надеюсь, – усмехнулась Натик. – А то он такой чистюля. В подглядках не участвует и предпочитает ничего не знать.
– Летать в облаках легче, чем перешагивать через грязь.
* * *
Сам титулованный обладатель неверной жены и жировых подушек на животе был озабочен, как бы подольше не расплачиваться со «Святогором» и другими компаниями, устраивавшими банкет. Закатив грандиозный прием, он ограничился частичной предоплатой, а вторую половину кругленькой суммы отдавать не спешил.
Головиков Самсон Степанович не любил расплачиваться. Когда надо было платить, закусывал губу, мычал, чуть ли не ногтями впивался в купюры и тянул, тянул в свою сторону. Но чаще всего до этого даже не доходило. Головиков умел скрываться. Несмотря на заметную фигуру, он был неуловим. Назначая день оплаты, по старинке собирал всех кредиторов в одном месте и благополучно исчезал. Он мог смело разгуливать по городу в этот день, не боясь встретить протянутые к его кошельку руки ни в банке, ни в «Газпроме», ни в других организациях. Он, правда, не забывал периодически названивать в офис и говорить: «Скоро буду», чтобы страждущие не расползлись по Москве, а кучковались в одном месте, дав ему свободу передвижения.
Самсон Степанович был необыкновенно удачлив. Другого бы давно так припугнули, что он отдал бы все, что должен, и сверху приплатил. А Головиков, неизвестно каким местом чувствуя опасность, несколько раз, сам того не зная, предотвратил покушение на собственную персону. В этом смысле и подглядки его тоже спасали.
Но, конечно, долго это продолжаться не могло. Иногда ему все сходило с рук, и кредиторы, уйдя ни с чем, несколькими месяцами позже дожимали его и получали требуемую сумму. Шкура у Самсона Степановича была крепкая. И он очень надеялся, что пронесет и на этот раз.
Надо сказать, что чем активнее он вилял и
