Вообще, с самого их отхода от причала командор был весел, легок, подбадривал и вдохновлял своих путников, шутил, разыгрывал, от него исходила та радость жизни, которая заражает всех окружающих. И прежде командор был замечательным и интересным попутчиком, но только теперь ребята поняли, каким он может быть, когда в настроении. Словно и впрямь тяжкий груз свалился с его души.
— Кстати, о «Макбете». Помню, попал я на премьеру «Макбета» в одном провинциальном театре… — И командор начал одну из своих бесконечных увлекательных историй. Может быть, когда-нибудь стоит поведать вам эту историю — но в другом месте и в другой раз. Можно даже составить целый сборник: «Замечательные истории Николая Христофоровича Берлинга, командора». Но пока что не будем покидать наших друзей. Их вот-вот ждала остановка у чудесного пустынного пляжика — для купания и обеда на берегу, у костра…
Когда котелок побулькивал на костре, Петькин отец рубил топором сухие сучья, чтобы добавить в костер, а командор помешивал варево в котелке большой деревянной ложкой, периодически снимая пробу, он обратился к Саше, задумчиво сидевшему на берегу, в то время, как четверо его друзей и Бимбо плескались и резвились в воде:
— Чего это ты такой понурый? Грусть-тоска напала? Или живот болит?
— Ни то и ни другое, — ответил Саша.
— Так в чем дело? Ты с самого утра едва два словечка вымолвил!
— Я… я сочиняю! — Саша густо покраснел.
— Стихи? — с оживлением спросил командор.
— Да… Но не так, как вы… Они не совсем настоящие… Просто мы после каждого приключения сочиняем стихи о нем. Я придумываю главное, а остальные досочиняют. Всегда так хорошо сочинялось, а сейчас с самого утра ничего в голову не лезет.
— И что должно быть в этих стихах?
— Ну… Про все наше приключение… А в начале должны быть две строчки: «Пятерка Следопытов с московского двора!» — и кончаться должно теми же двумя строчками.
— Угу!.. — Командор подумал секунду и продекламировал:
Съедим мы полкорыта
Ухи из осетра,
Пятерка Следопытов
С московского двора!
— Так годится? — спросил он, хитро поглядев на Сашу.
— Годится! — Саша чуть-чуть оживился. — А если дальше так? — И он прочел:
Мы видели сраженье,
Мы видели пожар,
Когда под воскресенье
Пылал большой амбар!
Вообще-то, это было не под воскресенье, — извиняясь, сказал Саша. — Но так для рифмы лучше. Может, пусть останется!
— Пусть останется! — С жестом, означающим великодушную щедрость, согласился командор.
И Саша продолжил:
В нем командор сражался,
Осаду он держал!
Сережа догадался
И злобных пчел наслал!
Кусали эти пчелы
Опешивших врагов…
Саша запнулся, а командор сразу продолжил:
И лишь Басмач веселый
Прыг-скок — и был таков!
— Почему «веселый»? — спросил оторопевший Саша.
— Точно для того же, что и твое «воскресенье» — для рифмы! — Командор озорно подмигнул мальчику.
Саша задумался. Да, с рифмами шутки плохи и просто так их ляпать нельзя. Даже если ради рифмы совсем чуть-чуть неправда получается, то потом из-за этого может выйти большая неправда… Надо получше расспросить командора, как же это поэтам удается находить правдивые и хорошие рифмы! Ведь еще о стольких событиях надо рассказать в этих стихах!
— Не горюй! — Командор положил руку на плечо мальчику. — За эти дни ты отлично все досочинишь. Я тебе немножко помогу, если хочешь, но, по-моему, ты и сам справишься. Немного подумаешь — и все пойдет! — Он заглянул в глаза мальчику. — Ты ведь не только сочиняешь стихами летопись приключений своих друзей? Ты пишешь еще что-то свое — сокровенное, лирическое? Я угадал?
— Да… — Саша совсем смутился. — У меня есть стихи, которые я… Ну, которые я записываю в особую тетрадку. Там и про природу, и про… Ну, в общем… Только они все равно плохие и нескладные…
— Никто не знает, что складно, а что нескладно, — вполне серьезно возразил командор. — Если хочешь, приходи ко мне в Москве с этой тетрадкой. Мне будет очень интересно. Придешь?
— Еще бы! — У Саши глаза загорелись при мысли показать стихи настоящему поэту, узнать его мнение — и, может быть, научиться у него чему-то важному. Он давно хотел сам попросить командора об этом, но язык не поворачивался, а тут…
— Вот и отлично! — Командор кивнул. — Эй, что это там за шум, а драки нету?
Они увидели, как Оса, выскочив из воды, бежит куда-то, Петя за ней, а растерянные Сережа и Миша вылезают на берег.
— Что случилось? — спросил Петькин отец, подошедший с очередной охапкой нарубленных сучьев.
Миша пожал плечами.
— Мы купались, все отлично… И вдруг Оса застыла на месте, уставилась на воду, разревелась, выскочила из воды и убежала… Петя побежал за ней, чтобы ее вернуть…
Петькин отец понимающе кивнул.
— Ну да… Ночь в заложниках у полусумасшедшего преступника бесследно не проходит. Выплачется — ей легче станет. Даже мне эти дни снятся страшные сны, так что уж говорить о девочке…
А Петя догнал Осу метрах в пятидесяти от места их стоянки. Девочка сидела над самым берегом и плакала, опустив голову в колени, Петя робко подошел и сел рядом с ней.
— Прямо не знаю… — Оса поглядела на друга, приподняв голову. — Мы так хорошо купались, и вдруг… Я стояла по пояс в воде, хотела нырнуть и вдруг… От вида текущей воды все разом нахлынуло… И ночь на берегу возле пасеки, и теплоход, под который мы чуть не попали, и самая страшная ночь на колесе обозрения. Прямо не знаю, что на меня нашло… Но как я представила… Вот… — Она сквозь слезы улыбнулась мальчику. — Извини…
— Что ты! — ответил Петя. — Ты плачь, не стесняйся! Я так тебя понимаю! Лучше выплакать все — и забыть!..
— У меня так и получается… — опять улыбнулась Оса, вытирая тыльной стороной ладони, опухшие от слез глаза.
Тут прибежал Бимбо и, втиснувшись между друзьями, стал вертеть головой, стараясь лизнуть в лицо то Петю, то Осу, как бы прося успокоиться и заодно напоминая, что он совсем не лишний в их компании.
Это было так щекотно, что Оса невольно захихикала. В этот момент до них донесся гулкий звон: это командор ударил в «гонг» — то есть ударил половником по днищу большой кастрюли, оповещая всех, что уха готова и что пора собираться к «столу».
— Ну что, пошли? — спросил Петя.
Оса кивнула и встала. И они побежали навстречу ароматному запаху «осетровой солянки», как называл это блюдо командор, навстречу чудесному дню и еще многим-многим прекрасным дням.
