вас не выдам. Слово даю!
— Так она вас на самом деле не выпустит, — заметил Вагнер. — У нас с этим строго. Тем более в ночное время.
— Кстати — который час? — заинтересовался я. — Небось около полуночи?
— Вроде того, — подтвердил Петр Францевич. — Десять минут двенадцатого.
— Ого. — Я потянулся. — Тогда мне точно пора. Еще пятьдесят минут, и карета станет тыквой.
— Валерий, — остановил меня голос Вагнера у самой двери, когда я уже взялся за ручку, причем его тембр разительно отличался от того, что был минуту назад. — Еще один вопрос, если можно.
— Какой? — повернулся я к нему. — Если вы снова о маме…
— Нет-нет… — Врач замялся, и это было непривычно. Вагнер всегда производил впечатление очень уверенного в себе человека, он всегда излучал позитив. А тут — гляди-ка. — Другое… Валерий, вы из них?
— Из кого? — опешил я. — Петр Францевич, вопрос не вполне понятен. Вернее — ответ на него очень уж многовариативен.
— Из них, — отвел глаза в сторону доктор. — Из тех, кто умеет больше, чем дозволено природой.
О как. Это уже интересно. Нет, дружба этого человека со Шлюндтом подразумевает то, что он может знать больше, чем обычный обыватель, но речь-то точно идет не про антиквара.
— Знаете, события последнего года здорово пошатнули мое привычное мировоззрение, — продолжал тем временем Вагнер. — До встречи с… С одним из ваших коллег, скажем так, я твердо был уверен в том, что все на свете можно объяснить с научной точки зрения. Вообще все. А теперь, после того что я видел тогда, да и сегодня… Но даже представить не мог, что вы, мальчик из такой хорошей семьи… Нет-нет, я не считаю ваши занятия предосудительными, но все же!
Я молчал, слушал, смотрел на него и гадал, кем же был тот, кто так лихо управился с Петром Францевичем. И мое молчание заставило моего собеседника начать нервничать.
— Собственно, все, что я хотел сделать, это поблагодарить вас за помощь моей клинике и отдать вот это. Мне кажется, так будет правильно.
Он протянул ко мне руку, разжал кулак, и на ладони я увидел перстень. Тот самый.
— Неожиданно, — признал я, забирая украшение. — С чего бы?
— То есть? — удивился и доктор. — Не знаю, каким образом, но вы излечили болезнь Михаила Георгиевича. Ну да, ваши методы отличаются от того, что делал Александр, и они энергетически более затратны, но результат есть результат. Мои специалисты ничего не смогли сделать, приглашенные светила расписались в своем бессилии, а вы за пять минут взяли и вернули рассудок тому, кому куча медиков вынесла приговор. Правда, сами при этом чуть не пострадали.
Ну конечно же! Я уничтожил обитателя перстня, а тот, в свою очередь, как видно, не совсем иссушил разум бедолаги-бизнесмена, вот он и пришел в себя.
Но это ладно. Кто такой Александр, и что у него за методы были?
— Нет, Михаил Георгиевич еще немного заговаривается, у него проблемы с ориентацией в пространстве и времени, но одно несомненно — он отдает себе отчет в происходящем. То есть он в своем уме. И это — чудо.
— Которое сотворила ваша клиника, — сразу оговорился я. — Мое имя фигурировать не должно. Ваши специалисты не теряли надежды, они пробовали новые методики, разрабатывали прогрессивные способы лечения… И так далее. Вам — слава, мне — моральное удовлетворение за доброе дело.
— И вот этот перстень, — добавил Вагнер. — Ведь он являлся причиной болезни? Верно? Это же не просто украшение, а нечто большее?
Я молча глянул на него.
— Просто пациент первым делом стянул его с пальца и забросил в угол, — пояснил доктор. — С невероятным отвращением на лице. Я сам это видел. Он словно ядовитую гадину в руках держал. Столько лет эту побрякушку берег как зеницу ока, чуть дочь родную из-за нее не придушил, и тут… А рядом вы лежите пластом, только ноги дергаются.
— Выздоровел человек, и слава богу, — холодно повторил я. — А уж что, почему… В этом мире чего только не бывает?
— Да, вы явно с Александром из одной компании, — невесело улыбнулся Вагнер. — Ладно, если вы желаете сбежать — самое время. Думаю, скоро ваша мама и Карл вернутся обратно. А перстень… Я так подумал — в моей клинике подобной вещи не место. Ни к чему она здесь. Вы же за ней пришли, так что забирайте и уносите отсюда куда подальше.
Мне снова очень захотелось уточнить, кто же такой этот таинственный Александр, но довод врач привел железный, потому я прислушался к его советам. Напоследок только показал ему перстень и спросил:
— А проблем не будет? У вас, у меня? Родные и близкие про него вспомнить могут.
— Михаилу Георгиевичу он, как было сказано, более даром не нужен, а что до его родных… Там теперь такие проблемы начнутся, что им не до подобной мелочи будет. Боюсь, что когда мой пациент окончательно придет в себя и узнает, что его тут забросили, словно старую мебель, при этом лишив всех прав на состояние, то очень сильно рассердится. У него и до болезни характер был тяжелый, а теперь-то…
Мне показалось, что он хотел еще что-то то ли сказать, то ли спросить, но время на самом деле поджимало, потому я прикрыл дверь палаты, и шустро побежал по коридору к лестнице.
Охрану я миновал просто, перемахнув забор в одной максимально удаленной от въездной группы точке. Нет, имелись у меня сомнения насчет видеокамер и сигнализации, но вроде как нигде ничего не загудело, и крепкие ребята в синей униформе, гомоня, не бросились по моему следу. Впрочем, возможно, господин Вагнер за это время успел отдать необходимые распоряжения? Сдается мне, он не только с моими родителями, но и со мной лично не хочет отношения портить, что довольно странно. Отец — там все ясно, у него характер не лучше, чем у этого пришедшего в себя бедолаги. Но я? Я-то как Петру Францевичу насолить могу? Он один из самых известных медиков если не страны, то столицы точно, а я простой архивариус, весовые категории несоизмеримы.
И все же — так есть.
Интересно, что в свое время сделал упомянутый Александр, что Вагнер настолько шелковым стал? Чем он его пуганул? И ведь ни у кого не узнаешь.
Повертев головой, я заметил довольно далеко от себя автобусную остановку, освещенную фонарем, и направился к ней. Нет-нет, надежды на то, что скоро придет автобус, у меня не было никакой, вряд ли они в этих краях до такого часа катаются, но ждать такси лучше сидя
