— Как будто я на горшке за ширмой сидел, — наконец дал он свое согласие на взлом.
— Вызываю огонь на себя. — Вставив отвертку между хлипкими дверцами шифоньера, я слегка поднажал.
— Тут печки нет, — возразил Захарка, с интересом наблюдая за моим самоуправством. — Обогреватель вон, когда холодно. А у него рука из чистого золота?
Что верно, то верно: обогреватель в бункере имелся. У Гаврилы Степановича здесь все было предусмотрено для автономного плавания. А когда под моим нажимом дверца подалась, я понял, что и длительная осада его не пугала. В шифоньере мы с Захаркой обнаружили богатый запас концентратов, заправленный примус, батарею тушенки, свечи, спички, молочный бидон с пресной водой и небольшой арсенал: две гранаты-лимонки, два заправленных диска от ППШ, сам ППШ в ухоженном состоянии, а также и "Вальтер" с запасной обоймой. Обрубков был всегда готов к труду и обороне.
Верхнюю полку, отводимую обычно для хранения головных уборов, занимали книги. Отдельно там лежала перевязанная крест-накрест стопка выцветших общих тетрадей. В отличие от Захарки, сразу нырнувшего за гранатами, она привлекла мое внимание больше всего. Но сначала я обезвредил парня, возражать и кусаться он не стал. "Нельзя так нельзя. А круглые банки можно?" — спросили его глаза. — Валяй, — разрешил я вслух. Сами по себе пулеметные диски угрозы не представляли. Но "Вальтер", гранаты и ППШ я вынес в погреб и сложил за мешки с картофелем до возвращения, как я думал, их владельца.
— Ты и горшок тогда вынеси, — посоветовал мне прагматичный Захарка. — Там какашки свежие.
Без великой охоты я пошарил под низеньким топчаном и вытянул горшок. Ничем свежим там, разумеется, не пахло. Горшок я также вынес в машинное отделение и накрыл его какой-то грязной инструкцией.
— Есть хочешь? — спросил я, спохватившись, Захарку.
— После, — отмахнулся он решительно. — Строить надо. У меня кран без гаража.
— Надо есть.
— Надо есть, надо есть, надо есть, надо есть, — скороговоркой отозвался мой подопечный и подытожил: — Надоесть мне мамка успела.
— Ты что ж, и не скучаешь по ней? — Такое признание меня озадачило.
— Скучаю, — согласился Захарка. — Но она меня пичкает. И рыбьим жиром еще.
— Давай, чур, договоримся. — Усевшись на мягкого дракона, я придвинул к себе ящик с игрушками. — Мы будем строить, а ты мне расскажешь, как ты сюда попал и как тебе здесь живется. И что тебе дед Гаврила. И чем кормит. И вообще.
— Ладно, — согласился малец. — Только я буду на кране.
Опрокинутая машинка с краном вместо кузова тотчас встала на колеса и подъехала ко мне.
— Батя говорит, что силикатный кирпич лучше. — Захарка сгреб кубики. — Наш силикатный?
— Силикатный. — Я решил не торопить его и терпеливо взялся за возведение гаража.
— Когда еще меня Ахмет в снег уронил… когда мы на санках… но это я сам упал, — предупредил меня крановщик, — то дядя Семен поднял меня в охапку. Ахмет в сугроб тоже свалился. А дурак Никеша стоял и плакал. И побежал потом куда-то. А дядя Семен посадил меня в большие сани, что Гусеница возит. Гусеница ушами прядет. И дядя Тимка на вожжах. Моя мамаша тоже прядет. Но она шерсть прядет. Батя мне сказал, что это — другое.
"Недооценил я братьев-танкистов. — Вникая и сбивчивый рассказ пацана, я выравнивал "силикатные кирпичи" и переосмысливал свои заблуждения. — Вот, стало быть, кто в деревне определен Паскевичем на должность исполнителей. Все правильно. Ребята бедовые. Прагу брали. Крови не боятся. Но основной головорез, конечно, Семен. Стало быть, и петля на шее долгожителя Сорокина — его рук дело. То-то он разволновался и по уху мне съездил, когда Сорокин у магазина сгоряча помянул про опыты Белявского и про сибирскую его одиссею. А моя гипотеза насчет двойного убийства в склепе — туфта. Примерно как электростанция Обрубкова. Паскевич и уж тем более Ребров-Белявский там не пачкались. Семен порезал Никешу. А потом зазвал Ахмета. Якобы дурак Захарку в часовне прячет. Татарин сам отправился искупать вину перед хозяином в сопровождении Семена, не упредив никого из домочадцев. Хотел сюрприз устроить или опасался потерять драгоценное время. Дальше Семен выключил его проверенным способом, а после поднял тревогу в Пустырях: вепрь-де на кладбище лютует! Художественное оформление пролома в ограде, допустим, брат устроил. Или сам Паскевич не побрезговал. Слишком искренним было недоумение Тимофея при виде убиенного Никеши, когда он в склеп рухнул".
Но как бронетанковый сержант в первый раз подобрался к Ахмету незамеченным? И когда Гаврила Степанович перехватил у братьев Захарку? Это по-прежнему оставалось для меня загадкой. Хотя, памятуя о маскировочном халате Семена и его умении окапываться, я допускал, что он не день и не два грелся в сугробе у "Замка" казенным спиртом. Ждал удобного случая. А химикалиями против собачьего нюха Паскевич его, естественно, обеспечил.
— Ты чего?! — Захарка толкнул меня в бок. — Сережа! Крышу-то из кирпича не ставят!
— Извини. — Я снял с гаража лишние кубики и заменил их на перевязанную стопку общих тетрадей, похищенную из шифоньера. — Так правильно?
— Так можно. — Кран с опущенной стрелой заехал в гараж.
— А дед Гаврила где подобрал тебя?
— В поле. — Мой собеседник обошел гараж и вздохнул. — Заправку надо строить. Без горючки дальше ковра не укатишь.
Мы с энтузиазмом взялись воздвигать заправку из подсобного материала.
— В поле-то почему? — продолжал я его расспрашивать.
— А дядя Семен остался следы мести, — охотно разъяснил Захарка. — "Я следы замету, — сказал Тимке. — Ты гони в лес, где уговорено". Тимка — он пьяненький был. Стал настегивать. Назад в сани даже и не глядел. Как под гору, то мы шибко слетели, а как поле пошло, я и спрыгнул. Но у самого леса уже.
Я с невольным уважением глянул на мальчишку. Инстинкт — чувство, конечно, сильное. Но соскочить на ходу с саней — для пятилетнего парня это поступок.
— Сижу и плачу, — закончил свою историю Захарка. — Тут дед Гаврила на лыжах. Я ему как рассказал, что чуть не померз, он меня и забрал к себе. Батя когда из Москвы вернется? Он привезет мне железную дорогу? Дед Гаврила сказал — привезет. Пока что я здесь живу. На улице опасно без бати. Ты про дикого вепря слыхал?
— Слыхал. — Я посмотрел на часы. — Давай-ка, Зaxap Алексеевич, я тебе яичницу изготовлю. И — на боковую. Ты как?
— А сказку?
— Будет.
— Ладно. Пока я дорогу нарисую железную. — Он достал из ящика тумбочки, стоявшей у того же топчана, альбом и коробку с цветными карандашами.
Я же поплелся наверх.
"Силен Гаврила Степанович! — восхищался я, занятый приготовлением глазуньи на растопленной печи. — Обошел присягу! И как! Доктор Зорге против него — коновал, а не доктор! Три месяца контору Паскевича за нос водит! Вот она — школа, от тайги до Британских морей! Силен старик! Слов нет!"
