чего-то жаждет, он берет это, несмотря ни на что, и этот монстр зависим от каждой твоей частички.
Я всхлипываю, боль и удовольствие становится невозможно различить — они совершенно неотличимы друг от друга. Должно быть, в моем мозгу что-то не так, поскольку я жажду боли, которую он мне доставляет, не меньше, чем удовольствия. Для меня это одно и то же.
— Твоя задница такая чертовски тугая, — рычит он, облизывая следы укуса на моем плече, пока остается неподвижным внутри меня.
Я содрогаюсь.
— Трахни меня, сэр, — умоляю я.
Он выпрямляется и смотрит на меня сверху вниз своими потусторонними карими глазами.
— Попроси меня вежливо.
— Пожалуйста, трахни меня, сэр.
Он облизывает нижнюю губу.
— Назови меня хозяином, и, возможно, я подумаю об этом.
Я тяжело сглатываю.
— Пожалуйста, трахни меня жестко и грубо, хозяин.
Контроль в его глазах исчезает, он сильно хватает меня за бедра и вколачивается с неизмеримой жестокостью. Член входит быстро и сильно, как будто он пытается разорвать меня на части. Его головка находится так глубоко внутри меня, что кажется, будто я чувствую его у себя в животе, и мне это нравится. Мне нравится, насколько он груб, несмотря на то, что логическая часть моего мозга говорит мне, что это полный пиздец.
— Хорошая девочка, принимай мой член в свою девственную попку вот так, — ворчит он, глядя на меня сверху вниз со смесью благоговения и желания в глазах.
— Да, хозяин, — мурлычу я, страстно желая свести его с ума от потребности.
Его челюсть сжимается.
— Я хочу, чтобы ты кончила. Я хочу чувствовать, как сокращаются твои мышцы, когда ты переступаешь через край. — Его ноздри раздуваются. — Хочу, чтобы ты кончила, несмотря на то, что говорила мне, что не хочешь этого, потому что в глубине души тебе нравится, когда тебя берут против твоей воли.
Мои глаза закрываются, когда он вонзается в меня с большей силой, чем я считала возможным, а затем я чувствую его палец на своем клиторе.
Он доставляет необходимое удовольствие, и через несколько секунд я разворачиваюсь для него, как плохо упакованный подарок.
Мое тело бьется в спазмах, заставляя качели содрогаться, пока он продолжает трахать меня прямо через оргазм.
— Черт, о, черт, да, — кричу я, не в силах думать из-за эйфории, которая разливается по моим венам.
А затем поток жидкости из моей киски брызгает ему на рубашку, и если бы я не зашла так далеко, то думаю, умерла бы от смущения.
Гаврил только рычит и врезается в меня сильнее.
— Ты маленькая грязная болезависимая шлюха, — бормочет он, сильно сжимая зубы. — Мне нравится, что ты только что брызнула для меня.
Тогда он рычит громче и удерживает себя глубоко внутри меня, изливая семя в мою измученную задницу. Вена пульсирует у него на виске, он закрывает глаза, и входит в меня, выпуская всё до последней капли.
Когда он снова открывает глаза, они сияют триумфом.
— Теперь ты моя, Камилла. Я овладел каждой твоей гребаной дыркой, и тебе не сбежать от меня, как бы сильно ты ни старалась. — Его глаза сужаются. — Неважно, как быстро ты бегаешь.
Его слова должны были бы напугать меня, но они лишь разжигают волнение глубоко внутри меня. Волнение и интерес, куда заведет эта сумасшедшая, извращенная история между нами.
Глава 20
Гаврил
Я захлопываю холодильник в учительской сильнее, чем собирался.
— Что, черт возьми, с тобой сегодня не так, Гэв? — Спрашивает Арч, наблюдая за мной с выгнутой бровью.
— Ничего, — бормочу, открывая банку кока-колы и опрокидывая содержимое в горло. Мне нужно что-нибудь покрепче, но знаю, что Оак терпеть не может, когда я пью на работе.
С тех пор, как я силой лишил Камиллу анальной девственности две недели назад, она не может оставаться в стороне. Либо она ввязывается в неприятности, чтобы ее отправили ко мне, либо я, несмотря ни на что, утаскиваю ее и поступаю с ней по-своему. Никогда еще я так не увлекался девушкой, но, боюсь, Камилла слишком привязалась.
— Ты ведешь себя отстраненно уже несколько недель. Что происходит?
Я свирепо смотрю на него, потому что он всегда сует свой нос в чужие дела.
— Не твое собачье дело. С каких это пор я должен делиться и заботиться, ты, гребаный педик?
Он усмехается и качает головой.
— Ладно, с тобой определенно что-то не так. — Он поднимает руки, сдаваясь. — Держи это при себе. Мне насрать.
Входит Оак и прищуривает глаза, когда видит нас обоих.
— О чем вы двое препираетесь? Каждый раз, когда я прихожу сюда, вы ссоритесь, как пожилая супружеская пара.
Я бросаю на него раздраженный взгляд, поскольку он знает, что это не я провоцирую споры.
— Арчер, как обычно, ведет себя как гребаный мудак.
Оак посмеивается.
— После почти шести лет совместного преподавания в этой школе, я бы подумал, что вы двое привыкли к дерьму друг друга.
Я тяжело вздыхаю и провожу рукой по шее.
— Есть какие-нибудь новости о замене по математике?
Оак знает, что я ненавижу гребаную математику, и он не оставил мне выбора, поставив на замену, но мое терпение на исходе.
— Есть несколько зацепок, но, возможно, тебе придется дать мне время до окончания весенних каникул.
— Это через четыре недели, мать твою.
Он кивает.
— Знаю. У меня были проблемы с поиском тех, кто обладает соответствующей квалификацией.
Я качаю головой.
— К черту квалификацию. Мы — секретная нелегальная академия для наследников мафии. Найди кого-нибудь, кто разбирается в их математике.
Оак задумчиво смотрит на меня.
— В твоих словах есть смысл. Думаю, ты подал мне идею.
— Отлично, надеюсь, эта идея означает, что я смогу как можно скорее перестать вести лишние уроки.
Он пожимает плечами.
— Надеюсь.
Арчер хлопает меня по плечу.
— Не может быть, чтобы все было так плохо.
— Это отнимает время для наказаний. У меня меньше свободных периодов, и поэтому ко мне присылают меньше студентов.
Арчер смеется.
— Ты гребаный псих. Ты знал это?
— Да, и я горжусь этим.
— Вечером на городском стадионе состоится хоккейный матч. Кто-нибудь из вас готов провести время мужской компанией?
Оак качает головой.
— Извини, у меня планы.
Арчер закатывает глаза.
— Чертова семейная жизнь притесняет тебя, Оак. — Он с надеждой смотрит на меня.
Я киваю.
— Конечно, мне бы не помешало отдохнуть от этого места.
Отдых с Арчем говорит о том, в каком я в отчаянии.
А всё потому, что с тех пор, как трахнул Камиллу в задницу против ее воли, я едва держу себя в руках.
