зеленными глазами девушка. Тоже белая кожа, но все остальное, иное. И тело тут же откликнулось, отозвалось так, как давно не реагировало. Ксавье прав, нужно найти хоть кого-нибудь, а то фантазии прут, как у подростка. Хотя красавица была замечательной. Я не смог отбросить ее образ одним махом. Вместо этого внутренне улыбнулся, разглядывая его, притягивая к себе. В девушке что-то было манящее. Но я не мог вспомнить, чтобы когда-нибудь встречал такую в реальности. Я бы не забыл. Рыжая пахла бы лесом, пахла хвоей и кедром, мокрым мхом и нетронутостью… Она стала бы моей.
* * *
Утром в комнату, как всегда без стука вошла Фрея. Сам виноват, не запер дверь. Принесла перекусить и составить отчет для Ксавье. Она поставила поднос на стол.
— Девушка, которую ты привез, — произнесла немного неуверенно. — Она уехала. Ее приказали вернуть.
Я промолчал, обдумывая случившееся. Могла Лика уехать, конечно, могла. Я же ключи оставил в машине. О чем я только думал? Внутри разгорался жар недовольства. Все казалось нестыкующемся, чрезвычайно сложным. Будто нарочно собрали вместе не собираемое.
— Ксавье уехал встречать Сорена, — добавила она, постояла рядом, но так и не дождалась от меня ответа.
Я лежал и думал, как связана девушка с тем, что демоны ходили пять раз одной дорогой? При чем тут умерший ангел и пуля, так похожая на наши, но не наша. Лика и Явал, их что связывает? Почему Явал жив? Почему демонов так много и сколько их на самом деле? Вот-вот должен приехать старый Хранитель. Сорен будет меняться местами с Адамом. И Ксавье сокроет всю правду. Спрячет. Он не будет проверять мои слова, правдивость или что-то еще. О нет, его интересует, только смена Хранителей и трон. Пока Явал и его орда не постучится в двери Родового замка, он ради своей жалкой власти, даже пальцем не пошевелит.
А что будет делать Явал? И почему я сам всегда думал, что он мертв.
Я вскочил с места.
— Фрей!
Она с радостью обернулась ко мне, пытаясь понять, что же я хочу от нее. В кое-то веки я позвал ее, обратился к ней и значит, наконец, мне что-то нужно от нее.
— Где я могу найти информацию о Явале?
Фрея разочарованно опустила глаза, остановившись взглядом, где-то в районе моего паха.
— В библиотеке, — потянула, видимо надеясь на что-то.
— Точнее можно. Ты же отвечаешь за перенос информации.
Она пожала плечами и подошла ко мне слишком близко. Ее намерения очевидны, и я жестом останавливаю ее.
— Ты забыла про мою уехавшую подружку?
Фрея кусает губы.
— Я не против твоих подружек.
— Думаю, если позовем Ксавье, будет веселее.
Она поднимает обиженный взгляд, но молчит.
— Вот и славно. А теперь марш в библиотеку, и чтобы через час у меня на столе лежали книги, — велю я, слегка улыбаясь. Надо же ее обнадежить.
Фреи и этого хватает. Она девушка отходчивая и чрезвычайно забывчивая. И пока Фрея не шпионила за мной, я мог спокойно заняться своими делами. А именно…
* * *
Спустя полчаса Франк истекал кровью от наших же путь. Охрану на пульте управления я перебил сам. Больше не было пути вперед, только смерть, но то, что я видел казалось страшнее смерти. Хотя мог ли я на это жаловаться, я ангел Смерти. Двери я заблокировал везде, где только смог. Я вошёл внутрь, впервые перешагивая порог, ранее отделяемый Старейшин от всего дома прозрачным стеклом. От этого простого шага у меня перехватывало дыхание. Некоторое время я стоял и смотрел на Образы. Какой из них Ангел. Может все, а может только два?
Я выбрал крайнее Зеркало. Взял за край и поволок его к центру, развернул в горизонтальную плоскость и оставил так стоять. Вернулся к пульту управления, набрал комбинацию открывающие слой за слоем все перекрытия над Хранилищем. Лишь с одной целью, добраться до самого верха, туда, где солнце. И когда последняя заслонка была открыта, с помощью системы зеркал на Образ обрушился отраженный свет, заливая костяные пластины с высохшей плотью живой теплой энергией жизни. Он впитывалась в них, втягивался, стремительно темнея, насыщаясь оттенками. Они оживали на глазах и скоро весь стол покрылся белой туманной дымкой. Двигался, ёжился, мешался, дым напитался настолько плотно, что скоро застыл белым маревом, от которого смотреть глазам с каждым мгновением становилось больнее.
Никогда за все столетия я не видел подобного. Древний ритуал всегда проводит Хранитель с Хранителем за притворенными дверьми. От силы сияния не было сил стоять даже с закрытыми глазами. Мне пришлось отвернуться. И спустя минуту, в помещении произошел интенсивный скачек света. Спину горячо обожгло огнем. Свет вскипел, заплескался подобно воде в большом бассейне, затем начал снижать насыщенность и померк, застыл обычным отражением на стенах.
— Обернись, Илия.
Увидел я не Адама, а женщину. Очень старую не по виду, не по внешности, а по возрасту. Настолько древнюю, что узнать в ней ангела было бы сложно. С удивлением и изумлением я рассматривал ее молодые глаза цвета грецких орехов в обрамлении черных ресниц и светонепроницаемую кожу. Волос ее, как и кожа, и частично лицо и руки остались, покрыты кусочками костяных пластин. Очевидно, она не до конца трансформировалась, эта женщина-ангел в мозаике. На ней было одето что-то типа русского царского орната. Распашное длинное одеяние без воротника богато расписанное золотой нитью, жемчугами и драгоценными камнями походило на рисунки на стенах Хранилища. Волосы убраны в тугую черную косу.
Я планировал пообщаться с Адамом, но мне ничего не оставалось, как приклонить колено и склонить голову, заговорить на древнем языке ангелов, так как она обратилась ко мне именно на нем.
— Прости меня Хранительница. Мне пришлось привести кого-то из вас к жизни. Я не нашел другого выхода, потому что знаю, Явал жив! В наших подземельях под городами слишком много оборотней. Взываю к твоей мудрости. Ты видела мои воспоминания вместе со светом. Ангелы погибнут, если ничего не предпринимать.
— Ты даже не знаешь, как меня зовут, мальчик, — произнесла женщина медленно, словно считывая информацию из воздуха. — Зови меня Ольха. Подойди ближе ко мне, мое дитя.
Я кивнул, приблизился к ней.
— Ты показал мне много тревожных вещей, Илия, — поговорила она, рассмотрев меня, я же молчал. — И ты не знаешь, почему меня никто никогда не будил, верно?
— Нет.
— Я белая мать, — она подошла к зеркалу, на котором теперь ничего не было кроме золотой пустой рамки, что блестела в лучах солнца, повернула ее в горизонтальное положение.
Мне нечего было сказать. Затем вернулась ко мне и взяла за
