Где сестры?
– Так в машине, – пожимает плечами мама. – Мы решили сначала сами подняться, разведать…
Мне становится дико любопытно, что же они собирались тут разведывать, раз побоялись сразу приводить детей.
Подмечаю, как хмурится тесть.
Видно, эта поездка ему против шерсти. Но молчит, держит свое недовольство при себе. А при резком взгляде жены даже выдавливает из себя улыбку, которая больше походит на недовольную гримасу.
Чую – далек он от желания наладить со мной отношения.
Тут же включаюсь:
– Анатолий Владимирович, проходите, пожалуйста. Ксюшенька, сходи с мамой, пригласи сестер. А мы пока поговорим по-мужски.
Обе женщины смотрят на меня как на самоубийцу.
Да, да, вот такой я решительный. Инстинкт самосохранения вышел погулять.
Но…
В руках тестя нет ружья, а это уже говорит о многом.
Женщины уходят, а я приглашаю отца Ксении в гостиную.
– Будьте как дома, – вежливо обращаюсь к нему.
Он вправду проходит.
Решаю сразу начать с главного:
– Что бы вы там обо мне ни думали, но я над вашей дочерью не издеваюсь. У нас хорошие отношения, Ксения здесь счастлива.
Ему мои слова будто до лампочки. Оглядывается, как в музее, утыкается взглядом в телевизор, который я недавно купил. Неожиданно спрашивает:
– У тебя обеспеченные родители? Откуда такие хоромы, техника?
Это даже немного обижает. Неужели родители – единственный источник, с помощью которого можно получить квартиру?
– Сам заработал, – говорю с гордостью, ведь гордиться и вправду есть чем. – Десять лет на это все пахал. У меня своя фирма по поставке продуктов, и, кстати, Ксения летом будет проходить у меня практику.
Тесть смотрит на меня недоверчиво, хмурит брови.
– Бизнесмен, значит, – тянет он с прищуром. – Так вот знай, бизнесмен, еще раз обидишь мою дочку, я тебе отстрелю все лишнее…
С этими словами он оглядывает меня, будто прицеливается, выбирая, куда станет палить.
Оно-то, может, и понятно, что он стоит за дочку горой. Но вот эти вот угрозы, после того как он еще вчера махал передо мной ружьем, мне ни разу не приятны. И я не из тех, кто молчит в тряпочку.
– Анатолий Владимирович, а вы не считаете, что это слишком? В двадцать первом веке живем, люди давно научились разрешать конфликты мирно. Что и вам советую.
В этот момент его лицо неуловимым образом меняется, у глаз появляются морщинки, губы растягиваются.
А-а, это он так улыбается, надо же.
– Да не боись, – он хлопает меня по плечу. – Патроны-то вчера холостые были! Что ж я дурак, держать боевые патроны в доме, где столько детей?
Смотрю на него с недоумением.
Зачем признался? Всю легенду грозного тестя угробил в три секунды.
А впрочем… Что-то такое я вчера и подозревал. Ведь при всем желании этот мужик на убийцу никак не похож, а размахивал ружьем очень смело.
Должно быть, мое изумленное лицо его веселит, потому что он сразу продолжает:
– Страшно было, а? Но ты не трус… Другой бы слинял и больше не показывался, а ты вернулся. Но все-таки девку красть было совершенно не обязательно.
– Что еще мне оставалось делать? – пожимаю плечами. – Вы не оставили других вариантов.
Тесть поджимает губы и говорит:
– Ты пойми, вчера я так отреагировал, потому что с моей стороны все выглядело очень уж неприглядно. Ксения, она… Любимица, в общем, первенец мой. Я хотел ее защитить, разумеешь?
Как раз это могу понять легко.
– Разумею, – хмыкаю, повторяя это явно устаревшее выражение. – Все-таки лучше как-то по-доброму, без ружей…
– Ха, – веселится он. – Я на тебя посмотрю в свое время. Вырастишь дочь, а ее кто-нибудь обидит. Тогда, может, и сам заведешь ружье.
Представляю это и ужасаюсь. А ведь и правда! Если какой козел посмеет обидеть мою кровиночку, я ж его… Собственными руками! Но все-таки не хочу такого расклада. Девочка – это сколько мороки, сначала вырасти, потом охраняй.
– Сплюньте, Анатолий Владимирович, – машу рукой. – Пусть у Ксюши будет пацан.
Бонус. Отец-молодец
Через год
Тимур
Пацана не случилось.
Тесть как в воду глядел, родилась у нас бесподобная девочка, Лизонька.
– Ты точно справишься? – беспокоится Ксюша.
– Почему нет? – пожимаю плечами. – Я же дома с ней справляюсь.
Нарочито беру полугодовалую Лизу из коляски на руки, сажусь с ней на лавочку. Она довольно гулит, что-то там пытается объяснить.
Ксюша кивает, машет нам и уходит.
Мы с Лизой остаемся на детской площадке одни. Воскресенье, теплый мартовский день, отчего бы и не провести пару часов на улице, пока мама занята девчачьими делами.
Мы с дочкой – лучшие друзья, всегда мило общаемся. Вот и сейчас начинаем нехитрый диалог.
Она мне:
– Агу!
А я ей:
– Ты ж мое солнце лучистое…
Ну и так по кругу минут пять. Содержательная, надо сказать, беседа, весь день бы так сидел, общался.
Однако, краем глаза вижу, как на детскую площадку сворачивает тип, которому тут быть никак не полагается.
Кладу Лизу обратно в коляску, встаю с лавочки и впечатываю в незваного гостя грозный взгляд.
– Че пришел?
Дмитрий тушуется, вроде пятится назад, но потом все же перебарывает себя, подходит к нам.
– Я это… Слушай, можно на дочку посмотрю? Я к Ксюхе не подходил, поджидал, пока уйдет, чтобы ты ничего не подумал. Честно выполняю договор.
Ты смотри какой честный.
Мы с этим гаденышем и правда год назад заключили договор.
После того как я вернул Ксению домой, съездил к этому поганцу поговорить по-мужски. Грешным делом, даже подумал – не прихватить ли ружье с холостыми или пугач. Очень эффективный это прием, однако.
Потом решил, хоть раз попытаюсь с ним поговорить без мордобоя или другого экстрима, может не совсем тупой, прислушается. Не получится, тогда уж пойдем с Ксенией в полицию, получим запретный ордер. Только раз к ней приблизится, и его в кутузку.
Я тогда все это ему озвучил, и Дмитрий сдал позиции. Заодно признался, что Ксению к себе на колени действительно усадил сам, а до этого попросил подружку разведать, дома ли я или нет.
В общем, пришли к соглашению, что этот паршивец более возле моей жены мордой не отсвечивает. И тут – здрасьте, я ваша тетя…
– Что тебе надо? – грозно на него смотрю.
– Дай на дочку посмотреть, а? – повторяет он. – Я одним глазком…
– Папашу из себя строишь? – тихо рычу. – Раньше надо было думать, перед тем как Ксюху на аборт отправлял…
Но даже этот аргумент не заставляет его уйти.
Он упрямо гнет свою линию:
– Я о том уже триста раз пожалел. Дай взглянуть, я ж отец.
– По документам
