сказал?
Успокаиваю разогнавшееся дыхание. Страх, что она просто меня пошлет, усугубляется тем, что у меня нет никакого другого плана. Значит, что мне остается? Попытаться ее убедить. Презирая себя, ее и все то, что мне приходится делать, я подаюсь к ней и шепчу, в надежде, что надсадный хрип загнанного в угол животного, отчетливо проскальзывающий в моем голосе, можно принять за что-то чувственное и сексуальное:
– Что я буду очень… очень послушным мальчиком.
Просто меня убейте…
– Ты вернешься в институт, – огорошивает меня Дина и, поморщившись, то ли раскусив мою игру, то ли действительно мучаясь от боли, отодвигается к стене.
– В институт?
Это, наверное, означает ее согласие? То есть… она не просто поможет мне усыновить пацанов. Она закроет и другие вопросы, что мешали мне доучиться? Меня будто ошпаривает кипятком. Казалось, что ничего хуже, ничего горше того коктейля чувств, что во мне плещутся, быть не может. И тут будто бы из ниоткуда появляется сладостная, забытая давным-давно надежда. Вот где яд… Чистый яд. Смертельный. Су-у-ука.
– Ладно. Хорошо… Я… ты… не пожалеешь. Клянусь.
Давая ей свое обещание, я честен. И перед ней, и перед собой.
– Надеюсь. А теперь уходи, пожалуйста. Мне нужно отдохнуть.
– Да, конечно. Так ты распорядишься насчет…
– Я же согласилась, так? Жди. С тобой свяжутся.
Как все просто. Как просто… Мамочки! От облегчения меня начинает раскачивать туда-сюда, как мачту в шторм. Я знал, что напряжен, но не осознавал насколько. Телом разливается чистый эфир. Как это сладко осознавать, что все… Ты все, что мог, сделал! Теперь от тебя ничего не зависит. Камень с души. Дыши…
Пока новый не навалился.
– Постой, но нам же надо обсудить детали. А впрочем, потом, да? Когда станет полегче…
– Да.
– Я могу что-нибудь для тебя сделать?
Угу, я в курсе. У нее помощников и без меня хватает. Да и возможности у них, поди, намного больше моих, но… Она так сильно меня выручила, я ей стольким обязан, что просто не могу не спросить. Не предложить взамен хоть что-то… Пусть даже свое внимание.
– Позови Бориса, если он тут.
Киваю, хотя, конечно, я не это имел в виду. Добавить мне больше нечего. Хочется поскорее на воздух. А потом, надышавшись допьяна, к сыновьям. Обнять. Объяснить, что все… Нас никто не разлучит больше. Даже если они удивятся, а что, мол, кто-то мог? Я же, чтоб не пугать, ни черта им не рассказывал.
– Ах ты ж стервец, проник, – увидев меня выходящим из палаты, Борис грозно сощуривается и шагает ко мне, забыв о готовящемся в автомате кофе.
– Привет, Борь, – усмехаюсь я. – Тебя Дина хочет видеть.
– Я думал, вы с отцом в контрах.
– Ты верно думал. Он не знает, что я здесь. Меня баба Маня впустила.
– Умеешь ты бабам заморочить голову, да?
– Завидовать нехорошо.
– Иди уж. Пока я тебе ноги не переломал.
С главой Дининой СБ у нас складываются странные, но довольно неплохие отношения. Впрочем, я не обманываюсь на этот счет. Если ветер вдруг переменится, понятно, на чьей стороне он будет. Я усмехаюсь. Машу рукой над головой и плетусь в подсобку переодеться. По дороге встречаю пару знакомых лиц, здороваюсь. Те смеются, что я к ним зачастил. И если и удивляются, что я в робе, виду не подают. Может, вспоминают былые деньки, когда я подрабатывал в отделении медбратом.
– Баб Мань, а ты не в курсе, почему Дину привезли к отцу?
– Какую еще Дину?
– Довгань. – Я быстро натягиваю свитер, застегиваю ремень и, осознав, что ни имя, ни фамилия Дины, ни о чем бабе Мане не говорят, добавляю еще и титул: – Нашу титановую королеву, ну?!
– А, эту… Так небось перестраховались. Удар-то серьезный. Тут на уши всех поставили. Не только твоего папку.
Это понятно. Но все равно странно. Какого фига ее приволокли в отделение трансплантологии? Может, больше нигде не оказалось свободных палат? Ну не оформлять же ее в общую, ей богу! Дину в общей палате даже представить сложно.
– Ну, пойду я.
– А ты вообще чего прибегал? – запоздало интересуется баба Маня, тарахтя ведрами.
– Было дело. Я ж в институте восстанавливаюсь.
– Да ты что?! Ну, слава тебе господи! Услышал! Я ж три дня кряду ревела, когда тебя отчислили. Восстановился. Галина Юрьевна! Наш Федор Лексеич все ж кончит институт!
Я смеюсь. Да… Кончу. Господи…
– Не орите вы так. Всех пациентов переполошите.
– Ничего! Счастье-то какое. Галина Юрьевна…
Я спешно ретируюсь, позволяя санитарке и медсестре обсудить без меня эту грандиозную новость. По-хорошему, мне не следовало поднимать эту тему, тем более что ничего еще непонятно толком. Так, только слова. Но мне до того не терпелось! Уж и не помню, когда я в последний раз что-то с такой звенящей внутри радостью предвкушал.
– Ну, как ты?! Поговорил? Чего молчишь-то?! Я ж волнуюсь! – звонит мне Саня, стоит выйти из отделения.
– Поговорил, – киваю я.
– И что?
– Что-что? Продался я, братан, с потрохами.
Самое удивительное, что мой голос звучит почти нормально. В тот момент я сам еще до конца не осознаю, во что вляпался. Точней, не так… Пока всё другое перекрывает мысль о том, что все мои беды, все тревоги и страхи остались далеко позади. Вопрос, какой ценой, пока не поднимается. Или его напрочь глушит охватившая меня эйфория.
Санек молчит. Потом хмыкает:
– Ну, хоть не задёшево?
– Да какая разница? И, Сань, – свожу обеспокоенно брови, – этот разговор чисто между нами, ага?
– Говно вопрос. Мог бы не спрашивать, – обижается.
– Ну, прости. Я не за себя переживаю.
– А за кого?
– Не хочу, чтобы имя Дины в грязи измазали. Ты знаешь, как наши могут. Она этого не заслужила.
Прижимая трубку к уху, начинаю спускаться вниз по лестнице, когда сзади меня окликают.
– Федор Алексеевич…
Оборачиваюсь. На пару ступеней выше стоит Борис. На самом деле, несмотря на возраст, я привык к обращению по имени-отчеству. Но то, что так ко мне обращается эсбэшник Дины, становится полной неожиданностью. И даже кажется, что он это в шутку. Ну, вроде как в продолжение нашего диалога, закончившегося его: «Иди
