сплюнул на землю густую бурую слюну и ответил, скривившись:
— Когда ты говоришь, такое впечатление, что из твоего рта падает дерьмо, — пробурчал он, а его соратники громко расхохотались.
Мда, кажется новый отряд не появится у меня так скоро, как я рассчитывал. Но я еще пытался предотвратить столкновение и воскликнул:
— Сотня солидов каждому воину за первый год службы, а командирам по двести! Доспехи и корм для коней за счет империи.
Йори деланно зажал нос толстыми пальцами и загундосил:
— Ребята, сделайте что-нибудь, а то я не могу дышать из-за его вонючей пасти. Заткнись уже, а? Пожалуйста, прошу тебя!
Его товарищи расхохотались еще громче, а один воскликнул:
— Эй, у меня есть старая обоссаная туника, давай ею заткнем рот мальчишке!
Ну что же, видит Бог, что я изо всех сил пытался предотвратить кровопролитие. Но с этими безбашенными лиходеями, видимо, никак нельзя по-другому, кроме как железом и кровью, другого языка они не понимают.
Я развернул коня обратно к строю, а Родерик загородил меня от смеющихся разбойников.
Как только за мной сомкнулись ряды, пропуская меня внутрь нашего строя, разбойники снова приготовились к бою, а Йори оглушительно засвистел, видимо, это у него был сигнал к атаке.
Мои арбалетчики тоже собрались стрелять, но это не понадобилось.
Сверху с дороги послышался протяжный звук труб и из-за поворота показались другие войска. О нет, только не это, еще одни враги. Судя по всему, дорога к монастырю заколдована, нам точно до него не добраться. В мозгу у меня пронеслись сотни и тысячи мыслей, как бы теперь выкрутиться из этой ситуации, а самым желательным исходом было бы натравить эти войска друг на друга.
Кроме того, сразу было видно, что новых войск гораздо больше, чем наших вместе взятых, а значит мне в любом случае надо постараться синими договориться, если я хочу убрать отсюда свою задницу и задницы своих воинов целыми и невредимыми.
Впрочем, вглядевшись, я перестал верить своим глазам.
— Священные нимфы и фавны, это же наши люди! — сказал радостно Лакома. — Эй, глядите, сейчас все боги спустятся с Олимпа и трахнут в задницу этих ублюдков, что хотели напасть на нас. Потому что это наши люди!
Я и сам уже видел стройные ряды остготов, размеренно шедшие по дороге рядами по семь человек в шеренге. Впереди ехала Лаэлия, скупо усмехающаяся, готовая к бою, из-под шлема выбивались непокорные темные каштановые локоны.
От того, что эта девушка, которая и так оставалась для меня необычайно желанной, теперь еще и появилась так вовремя и спасла наши жалкие задницы, я испытал по отношению к ней безумную признательность. Остготы тоже заслуживали награды, несмотря на то, что их соратники предали меня недавно в Равенне и пытались свергнуть с престола.
Эти же, как мне докладывал Донатина, вели себя достойно и пока что показали себя верными и дисциплинированными. Хотя, может быть, это происходило опять-таки благодаря Лаэлии, которая постоянно наказывала строптивцев и ломала непокорных солдат, пытающихся показать скверный характер.
Как бы то ни было, сейчас мои войска появились очень вовремя. Йори уже больше не плевался и не кричал о том, что ему тошно нюхать дурной запах из моего рта, нет, наоборот, он подъехал к строю наших палатинов, замахал мне толстой и волосатой ручищей и заорал:
— Эй, император, я прошу прощения! Мы вели себя очень недостойно и теперь хотим принести свои извинения!
Конечно, его теперь можно было понять, и я еще не решил окончательно, что с ними делать, казнить всех поголовно, продать в рабство или отпустить подобру-поздорову. Хотя нет, третий вариант однозначно отпадает, я не могу позволить двум сотням отъявленных мерзавцев разгуливать по землям моей империи и грабить честных путников. Значит, я могу только предложить им присоединиться к нам, если они хотят сохранить свои жизни и здоровье.
— Да что ты говоришь, мне кажется у тебя скверно пахнет изо рта! — напомнил я и тоже сплюнул на дорогу.
Мои солдаты усмехнулись, а Йори побледнел.
— Эй, император, ну что ты ведешь себя, как ребенок! — закричал он.
В это время передние ряды остготов как раз подъехали к нам и начали теснить его растерянных всадников назад с дороги. Лаэлия толкнула одного противника, и тот упал с лошади на дорогу.
Когда мои остготы только появились, у разбойников еще была возможность убежать, но теперь они и их главари уже находились под прицелом арбалетов и не могли уйти без напрасных потерь. Впрочем, несколько десятков, не дожидаясь моего решения относительно их участи, то есть те, что находились ниже нас на дороге и дальше всех от остготов, действительно подумали, что надо делать ноги и поскакали от нас вниз по склону. Мои арбалетчики тут же послали им вдогонку несколько выстрелов и сумели выбить из седла около десятка человек.
Видя это, Йори, загнанный в ловушку, закричал еще отчаяннее:
— Я согласен, согласен решить дело миром! Говори свои условия, мы принимаем их!
Я поглядел на него и ответил:
— Вы становитесь моими солдатами, приносите присягу на верность и беспрекословно подчиняетесь мне. Те, кто нарушит присягу, будут тут же казнены на месте.
Говоря это, я внимательно смотрел на Йори и других его соратников, их осталось примерно чуть больше сотни человек. Если они сейчас согласятся на мои условия, насколько долго их хватит? Наверняка сбегут при первом же удобном случае. Чтобы этого не случилось, придется принять меры предосторожности.
Например, лишить их коней, поставить других командиров, а личный состав смешать с моими центуриями. Кроме того, их придется постоянно проверять на верность. Ну, и кроме того, если они так и не оставят попыток обмануть меня и убежать, я всегда могу использовать их, как пушечное мясо. Пусть отправляются в самые отчаянные вылазки, в самое пекло боя и сложат свои головы, и принесут хоть какую-то пользу, чем убегут от меня.
Но теперь, конечно же, Йори был согласен на все, лишь бы спасти свою шкуру. Поминутно оглядываясь на моих солдат, главарь отчаянно закивал головой.
— Я согласен! Я принесу клятву верности! Все мои солдаты принесут ее!
— Ну и отлично, — ответил я.
Я услышал как сзади Лакома спрятал меч в ножны и проворчал:
— Зачем ты веришь этим слизнякам, император? Раздавил бы их и пошел дальше. Или, в крайнем случае, продал бы в рабство.
— Ты забыл, кем сам был до того, как встретился со мной, — заметил я.
— Я — это другое дело, — продолжал бурчать Лакома. — Я никогда не был таким отмороженным дьяволенком, как эти членососы.
