На криомантию все-таки опоздала. Всего на две минуты, но для профессора Коржика они равноценны всей жизни.
— Липова, может специально для вас перенести занятия на полчаса позже, чтобы вы успели выспаться? — поверх стильных прямоугольных очков недовольно сверлили карие глаза.
— Думаю, никто не будет против, — пожала плечами равнодушно.
— После занятий придете отмывать кабинет, — строго припечатала профессор. — Садитесь. Еще одно опоздание и пойдете к ректору.
Было бы из-за чего так шуметь!
Нервная она слишком. И меня невзлюбила. С первого дня.
— На чем Липова меня прервала? Воздействие на воду в условиях высокой температуры. Тема реферата, который вы должны были подготовить. Все сделали? Кто не сделал? Ах, Липова. Ожидаемо. Вы меня даже не удивили. Чем вы были заняты, позвольте узнать?
— Сначала лежала без сознания пять часов, потом заменяла секретаря у Мороза Морозовича. Можете уточнить у него, если не верите мне, — бесстрастно произнесла, не вдаваясь в подробности прошедшего вечера.
Надеюсь, что их никто никогда не узнает.
Все совершают ошибки. Я тому доказательство. И Мороз, кстати, тоже. Ректор и студентка должны оставаться ректором и студенткой. Не более.
Моя официальная принципиальная позиция.
— Уточню, не сомневайтесь.
Пожала плечами с абсолютным безразличием. Пусть хоть Министру магии пишет, мне все равно.
Замечательный чай у деда Любомира, надо взять рецепт. Буду перед криомантией его пить, чтобы профессор Коржик вот также раздувалась от злости.
Быть спокойной, когда из тебя хотят вытянуть грубость — чистый кайф. Только почему-то он ощущается далеким, будто приглушили стеклянным колпаком.
Моему спокойствию позавидовал бы сам гуру-дзена. Занятия не вызвали у меня ни радости, ни грусти из-за двух выговоров о невыполненном домашнем задании.
Даже любимый творожный пудинг на обеде удостоился моего безразличного взгляда.
Наверно две кружки чая дела Любомира — все-таки перебор. Увы, это осознание тоже было встречено равнодушно.
Погода удачная для игр в снежки, а мой друг где-то на Аляске. Ну и ладно. Кому нужны эти детские забавы?
Я плелась по коридору, с апатией рассматривая потолок. Интересно, падала ли на кого-нибудь сосулька? Может ректор особенно изощренным способом избавляется от студентов? Упала сосулька на голову — несчастный случай.
Двери еще странные... вмуровываются в стену, сливаются с ней и только голубые узоры выдают, что она здесь должна быть.
Воздух впереди похож на северное сияние. Красиво. Я никогда не видела его вживую.
В принципе, ничего особенного. Сияет, переливается. У Мороза узоры эффектнее светятся.
Мороз. Он наверно ждал, что я просплю. И ладно. Хорошо, что я его не видела. А если б увидела?
Ну и ладно. Скажу ему все и даже не засмущаюсь. Чай хорошо действует.
— Липова, стой!
Какой-то ненавистный голос... Должен быть ненавистным, но благодаря волшебному чаю мне все равно.
Северное сияние обступило со всех сторон. Словно миллионы звезд зажглись на полотне млечного пути.
Толчок в спину выбил почву из-под ног. Холодный пол обошелся со мной неприветливо, нос обожгло болью. Алые капли одна за другой плюхались на темную поверхность. Сверху меня что-то придавило, не давая подняться.
Не будь во мне чудесного чая, случилась бы паника.
— Дура, — прошипели в ухо. — Я кричал тебе! Ты что, оглохла?!
— Слышала.
Тяжесть исчезла, зато сбоку появилось лицо Пантина. Ненавистное, но мне как-то все равно.
— Ты обдолбалась? — выплюнул с презрением и поднялся на ноги.
Его слова даже не задели.
— Нет, это чай, — села, наблюдая, как на ладонь падают и расползаются красные капли.
Надо приложить что-то холодное к носу... а в этой полупустой незнакомой комнате ничего подходящего нет.
— Где мы? — блондинчик нервно осматривался. — Твою мать! Не шевелись.
Напротив носа появилась широкая ладонь.
Что он хочет сделать? Вправить мне нос ударом слева?
Внутри закололо от магического воздействия. Кровь остановилась, а вот туман в голове не рассеялся. Апатия липким киселем разливалась по телу. Да, чай был хорош минут пятнадцать назад, теперь лучше избавиться от чрезмерно успокаивающего эффекта, только я не представляю как. И к тому же мне все равно.
— Ты знаешь где мы? — Пантин вернулся к осмотру комнаты.
Окон нет, из-под двери узкая полоска света, благодаря ей здесь вообще есть хоть какая-то видимость.
— Понятия не имею.
Спокойное безразличие жутко раздражало блондинчика.
— Дура, из-за тебя мы застряли черт знает где.
— Я тебя с собой не тянула, — пожала плечами.
Эмоциональная отрешенность перестает нравиться. Только мне все равно.
— Да? — едко воскликнул Пантин. — Я вообще-то помочь хотел.
— Инициатива наказуема, - снова пожала плечами.
Похоже, единственное что мне удается прекрасно — пожимать плечами и моргать глазами.
— Дура, — снова выплюнул он. — Я не собираюсь тут с тобой подыхать.
Дверь сотряс удар, второй. Третий, и такой же бесполезный. Дерево скрипело под натиском Пантина, но стойко держалось.
Похоже, грядет очередная попытка избавиться от ненавистной меня.
Какая досада.
— Эй! Выпустите нас! Или меня.
А я его не виню. Блондинчика и впрямь можно отпустить, он-то вообще не при чем. Ну, он конечно мне не нравится, но не настолько, чтоб ему зла желать.
— Да, выпустите его, — вместо крика вышел ропот. Безразличный, отрешенный.
— Ну точно дура, — Пантин склонился надо мной, упираясь руками в колени. — Липова, приди в себя. Думаешь никто не знает, что тебя хотят убить?
— Я не выписываю журнал "Сплетник Академии".
— Шутишь, значит соображаешь. Что это у тебя?
Сильные пальцы дернули руку вниз, к небольшому лучику света.
— Печать Мороза? — глаза блондинчика забавно расширились.
Почему он ее увидел? Как? Ректор ведь скрыл ее. Ай, все равно. Раз увидел, скрывать очевидное не имеет смысла. Ясно же что не хной нарисовала.
— Так все правда? — Пантин продолжал рассматривать узоры на запястье.
— Не все, — возразила бесстрастно. — Я не хотела, Мороз заставил.
— Заставил с ним спать?
— Я с ним не спала, — без твердости в голосе прозвучало неубедительно, но мне плевать.
