когда ты это понял? — холодно спросила Юля.
Парень какое-то время колебался с ответом, снова отбивая какой-то ритм пальцами по рулю, а потом громко, глубоко вздохнул и сказал:
— Когда вы взяли из моих рук визитку. Это выражение лица, боль в глазах, нежелание принимать помощь, хотя вы искренне хотите, чтобы…
— Чтобы что? — резко переспросила девушка, слегка оскорбившись такой прямоте, хотя понимала, что это правда. Она также понимала, что именно он имел в виду, но спросив, передумала слышать ответ из его уст. И он, к ее счастью, не ответил на прямо поставленный вопрос.
— Знаете, я позже разузнал об этой истории, о вас. Мне очень жаль, что все это произошло с вами, с вашим отцом, что все произошло именно так. И хочу вам помочь, правда. Но не подумайте только, что это из-за жалости. Нет. Я правда…
— Спасибо. — Юля говорила, обратив лицо к выходу. — Я вам позвоню еще, скоро. Можно? Мне нужно там кое-что закончить. Пока не знаю как и когда, но…
— Конечно! — с улыбкой ответил парень.
Юля в последний раз обернулась к водителю, улыбнулась и вышла из машины.
Она не стала уточнять причину его доброго отношения к ней. Возможно, она заключалась все-таки в жалости, которую он так пытался скрыть, хотя и сказал, что не поэтому. А может, понимал, что она просто должна во всем разобраться. Ради самой себя или ради мести. Был в ее голове и вариант, что парню просто интересно, чем все это закончится, ввиду своей молодости и любознательности. А как узнать все, если не принимать хоть и косвенное, но участие в ее поисках истины. Историей о ней он наслышан, судя по его словам, потому сказал явно меньше, чем знал на самом деле. Но забивать себе голову еще и этой информацией Юля не хотела.
Зайдя в квартиру, она не раздеваясь легла в постель и практически мгновенно уснула.
Глава 17. Дело принципа
Отоспавшись, одиноко провалявшись без памяти в большой постели добрых девять часов, она приняла душ и оделась. Захватив с собой рюкзак с книгой и все еще нетронутой бутылкой воды, она покинула квартиру и направилась в кафе, через дорогу от своего дома.
Готовить завтрак ей совсем не хотелось, как и есть в полном одиночестве. А шумное заведение, пускай и ранним утром, через стекла витрин которого она сможет наблюдать за другими людьми, могло помочь почувствовать себя хоть и не частью мира, но уже не настолько отрешенной и всеми брошенной, несчастной девушкой. Она надеялась, что эта атмосфера развеет ненужные, без разрешения врывающиеся в голову мысли. Скверные мысли.
В кафе большая половина столиков еще была свободна. Лишь некоторые из них занимали одинокие мужчины в возрасте, читающие утреннюю газету за чашкой кофе. Были и девчонки, звонко смеясь, обсуждавшие какие-то свои, девчачьи темы. На вид им было лет по семнадцать, не более.
«Какой сегодня день? — думала Юля. — Неужели выходные, что молодежь не на учебе? Или они прогуливают лекции?» Она совсем потеряла счет дням, всецело отдавшись решению своих личных проблем. Ей во что бы то ни стало нужно разобраться с О’Шемирой, освободиться и телом, и душой, и мыслями. Все ради того, чтобы вернуть себе свою прежнюю жизнь. Вернуть семью. «Как там Никита? Хорошо ли о нем заботятся? Кто ему готовит завтраки? Кто стирает одежду и помогает с уроками?» Все эти мысли внезапно атаковали ее разум, от которых пришлось буквально отмахиваться, встряхивая головой, растрепывая выцветшие, давно не крашенные волосы, постепенно возвращающиеся к своему родному цвету — русому. Со всей этой суматохой она совсем забросила заботу о себе самой.
Заняв свободный угловой столик у окна, она заказала у тотчас подбежавшей к ней официантки порцию блинчиков с клубничным джемом и большую чашку кофе. Больших, конечно же, не оказалось. Девушка сказала, что может периодически подливать ей свежий напиток в чашку, если ей это потребуется. На что Юля была вынуждена согласиться.
Ожидая свой заказ, она достала из рюкзака книгу, разложила перед собой на столе и нашла страницу, на которой в прошлый раз остановилась.
Подпись в начале страницы: «ДВ 1946».
«Когда моя горячо любимая жена возжелала разделить со мною вечность, приняв дар от моего повелителя, все, казалось бы, начало налаживаться.
Наше общее дело по увеличению последователей набирало обороты. Всему этому заслуга именно моей Надежды. Как в последствии выяснилось, что звали ее совсем не так, о чем я подозревал с самого начала. Лишь со временем для меня открылось ее истинное имя. Это произошло, когда мы вместе с ней и другими моими людьми приходили следующим после полнолуния днем в ее родное поселение.
Первой ее узнала мать, увидев ее счастливой, полной жизненных сил и энергии. Она бросилась обнимать родную дочь, обливаясь слезами радости, что та встретила не гибель, но обрела неподдельную любовь и заботу от человека, способного дать ей все необходимое. И я не мешал им. Они наслаждались друг другом, упиваясь нежностью в объятиях и делясь своими горестями и радостями.
Это сблизило наши народы — обычных, смертных людей и нас, пользующихся даром вечной жизни.
Отныне никто не препятствовал нам в сборах людей, с радушием отдавая их нам для, с уверенностью можно назвать — переплавления. Поселок, благодаря нам, разрастался, процветал и благоухал. В нем всегда оставались только молодые, крепкие и здоровые люди. Поселок навсегда избавился от стариков и немощных. И все это благодаря предложенным О’Шемирой условиям. Но это было позднее.
А тем днем, первым днем нашего общего с ней визита к другим людям, я узнал, что мою возлюбленную зовут Юлия — это имя, падая в колени перед дочерью, кричала бедная мать, однажды потерявшая и вновь встретившая свою кровинку. Такое имя было дано моей жене при рождении, но Надеждой назвала ее мать лишь тогда, со слезами на глазах и горечью безысходности в сердце, отдавая свою дочь в руки неизвестности. Она не знала, никто из жителей Колосков не знал, что ждет юную девушку в том месте, куда ее забирают. А теперь, изменив свое мнение, весь люд поверил во благо моих намерений, намерений моего Владыки.
Но напрасно, как выяснилось позднее.
Вверив мне одного из своих мужчин, мы распрощались, обещая вернуться с новым восходом полной луны…
По прошествии нескольких лет моя Надежда подарила мне новую надежду на светлое будущее. Тьмы и порабощения я уже не так желал, как прежде. Благодаря ее искренней, чистой любви ко мне, я увидел
