— Нет, я не была замужем.
— Но вы же выходили замуж за молодого человека из рода Бибианов?
Я не могла понять, на самом ли деле эта, внешне очень добродушная женщина не знает, что я так и не вышла за Бэзила, или это такая изощрённая форма оскорбления.
— Вы ошибаетесь, я не выходила замуж.
И, слегка поклонившись обеим женщинам, я отошла от них.
Роботы-слуги накрыли небольшой стол с закусками, напитками и сладостями. В центре стола красовался тот самый букет роз, который Эбрел вчера мне подарил. Я подошла к столу, взяла тарелочку, и стала накладывать себе еды.
— Не стой, не молчи, — прошипел Эбрел, подходя ко мне, — они пришли на тебя посмотреть! Это все ради тебя! Завоюй их!
Легко сказать завоюй. А как?
– У стены в сером костюме стоит известный колумнист. Он мой дальний родственник, — продолжал Эбрел, — иди, поговори с ним. Произведи на него впечатление, тебе же выступать! Смейся, шути, можешь даже пококетничать, сегодня я разрешаю!
Я поставила тарелку на стол, поправила причёску и отправилась выполнять поручение Эбрела.
Известный колумнист — видимо, исключительно на Венере известный, потому что я о нём и не слышала, — стоял не один. Он что-то оживлённо обсуждал с двумя другими мужчинами. Это был седовласый господин с ехидным, надменным взглядом и насмешливым ртом. Он делал вид, что не смотрит на меня. Подойти к нему было все равно что подойти к крокодилу — но, к счастью, его собеседники были более дружелюбными людьми. Я только направилась в сторону этой группы мужчин, а один из них, тот, что был моложе, уже развернулся в мою сторону, и приветливо мне улыбнулся.
— Барышня Алесия! Меня представляли вам, вы, наверное, не помните? — сказал он.
К своему стыду я совершенно не помнила этого человека.
— А ведь я ваш дальний родственник, меня зовут Василий Норов.
Вообще у моей матери было много родни, но когда её не стало они, постепенно, перестали общаться со мной.
— Очень приятно, — сказала я этому родственнику.
— А это Камил Канделера, — представил он мне колумниста, — наверное, вы слышали о нём.
Я кивнула, что да, слышала, — хотя это было и не так, — и принялась улыбаться. Мужчины рассыпались в любезностях, и только колумнист Канделера стоял с насмешливым видом, и видимо, ждал, пока я сама к нему обращусь. И я не стала тянуть кота за хвост.
— Вы напишите про меня? — прямо спросила я его.
Канделера рассмеялся.
— Ваша непосредственность очаровательна, — сказал он, — барышня Алесия, про вас невозможно не написать. Ведь о вас столько говорят.
Да, как выяснилось, обо мне говорили. Чего только не говорили обо мне! Но мне не хотелось, чтобы Канделера писал обо мне, как о вертихвостке.
— Надеюсь, говорят только хорошее? — спросила Канделеру.
— Разное, скажем так, — усмехнулся он.
— А что напишите про меня вы? — спросила я у Канделеры.
— Пока не решил. Вы расскажите мне о себе, а там видно будет.
— Значит, мы договорились, что вы возьмёте у меня интервью? — кокетливо улыбаясь, спросила я колумниста.
Канделера снова рассмеялся, Василий Норов и другой мой собеседник последовали его примеру. Смех — заразительная вещь, он притягивает, и два других кавалера отсоединились от своих групп, и приблизились ко мне.
— Какая напористость, — сказал Канделера, — Теперь я понимаю, почему Эбрел не смог перед вами устоять. Сегодня вечером вас устроит? Вы сможете дать мне интервью сегодня?
Я поймала взгляд Эбрела, который вроде бы, чинно говорил с одной из своих тётушек, и он едва заметно мне кивнул.
— Конечно, — сказала я Канделере, — Буду рада с вами поговорить. Только обещайте не слишком выспрашивать.
Мужчины вокруг меня снова засмеялись И дальше всё шло как по маслу. Атмосфера стала шутливой, весёлой, шутить принялись все — мне оставалось только улыбаться особенно остроумным, и смеяться, когда общий смех становился особенно громким. Компания людей вокруг меня росла. Эбрел не приближался, он всё так же сидел возле пожилых дам, и издали одобрительно мне кивал.
44. Родственники.
Камил Канделера небрежно развалился в кресле, Эбрел сидел у камина, выпрямив спину, и положив сцепленные пальцы рук на колени, я сидела у окна.
— Итак: певица, — сказал мне Канделера, — вы где то учились петь?
— Нет, но мне всегда нравилось.
Между приёмом гостей и этой дружеской беседой с колумнистом прошло достаточно времени, чтобы мы с Эбрелом смогли выработать приемлемую версию всего, что со мной произошло.
— Я всегда любила петь. Не могу сказать, что пою хорошо, но это то, чему я хочу посвятить свою жизнь. Все девушки хотят замуж, а я хочу петь.
Эту фразу подсказал мне Эбрел. Этой фразой я начинала оправдывать своё позорное бегство со свадьбы. И камил Канделера это, конечно же, понял.
— Поэтому вы и сбежали от Бэзила Бибиана? — спросил он, улыбаясь.
— Пользуясь случаем, я хочу попросить прощение у Бэзила и у всей семьи Бибиан, — сказала я, — мой поступок, на самом деле, ничем нельзя оправдать. Вы напишите, что я попросила у них прощения?
Канделера слегка кивнул.
— Давайте, я расскажу, как всё было, — вступил Эбрел, — дело в том, что я давно знаком с Алесией. Мы познакомились прошлой зимой в оперном театре.
Это была лютая неправда, но Эбрел решил, что со старым знакомым со свадьбы сбегать, все же, приличнее, чем с первым встречным. Поэтому мы придумали версию о давнем знакомстве. Самом невинном, разумеется. Мы просто подружились на почве любви к музыке.
— Я сразу заметил, как Алесия неравнодушна к музыке, — продолжал говорить Эбрел, — это нас сблизило.
— Насколько сблизило? — коварно улыбнулся Канделера.
— О, совсем чуть-чуть, — улыбнулся Эбрел, — Мы пару раз сталкивались на концертах, и немного беседовали. Не более. То, что мы встретились с Алесией в день её свадьбы было чистой случайностью, никто из нас этого не планировал.
— Встретились, и? — сказал Канделера.
— Я была в расстроенных чувствах, — сказала я, — я поняла, что замужество — это не моё. Я пожаловалась Эбрелу на это, и он помог мне уехать.
«Уехать». Эбрел особенно настаивал на этом слове. Чтобы я говорила, что «уехала» со свадьбы, а не «сбежала». Мне просто пришлось уехать, обстоятельства непреодолимой силы, так сказать. И никакого безответственного побега.
— Я сразу нашла себе работу по душе, я устроилась работать певицей.
— И когда я понял, что у Алесии всё получается, — подхватил Эбрел, — я решил помочь ей по настоящему. Дело в том, что я давно уже хотел оказать покровительство какому-то творческому человеку. Но никак не находил такого человека, чтобы его творчество задевало и какие-то мои чувства. Не очень, знаете ли, хочется помогать тому, чего не понимаешь.
