Успокой!
Мне так страшно, мама. Мне так одиноко…
Но вот ее губы разомкнулись, и показалось, будто холодом повеяло, когда она сказала:
– На меня не рассчитывай.
Ее отстраненность, ее безразличие, сделали свое дело. Меня с неизвестно откуда взявшейся силой буквально подкинуло вверх. Вскочив на ноги, я сжала кулаки, с болью проговорила:
– Зачем ты так? Ты же сама родила меня очень рано…
Ее губы снова поджались, а голос звучал, как чужой, совершенно равнодушный…
– И я сама справлялась с этой проблемой. Одна.
От этих слов стало вдруг так больно, будто меня ударили. Я с горечью выдохнула в ответ:
– Проблемой? Ты вообще меня хотела?
Она не ответила. Лишь молча отвернулась и пошла прочь, словно этот разговор для нее был окончен…
А я в этот момент все поняла. И мигом приняла решение, что несколько минут назад казалось мучительным и невозможным…
Догнав ее, я практически выкрикнула ей в спину:
– Знаешь что? Я рожу этого ребенка! Да, рожу! И буду любить его так, как ты никогда не любила меня!
Добавить больше было нечего. Не в силах оставаться с ней в одних стенах, я выбежала из квартиры, стрелой несясь вниз по лестнице, и даже не представляла при этом, куда мне идти и что делать…
Нужно было сказать Леше. Но в этот момент я ощущала, что…
Еще одного предательства просто не переживу.
Глава 40
Сколько прошло времени, как долго я разглядывала этот тест с двумя полосками, ища там ответов, задаваясь мучительными вопросами?..
Главным из которых, был, как и много лет назад, конечно же, один: стоит ли мне рожать?..
В тех обстоятельствах, в которых я нынче находилась, ответ казался вполне очевидным и лаконичным: нет.
Не тогда, когда под моей ответственностью четверо детей, на горизонте – развод, а я сама едва нашла работу, которая меня абсолютно устраивала, и начинала строить жизнь заново…
Я понимала все это прекрасно. Но перед глазами у меня вставало лицо Кирилла и внутренний голос шептал: если бы ты сделала аборт много лет назад, сына бы не было. Этого хмурого, серьезного, ответственного мальчика – не было бы. И, возможно, всех остальных тоже: не случись та беременность и, может, мы с Лешей вообще уже давно шли бы каждый своей дорогой?
Эта картина пугала.
У того, кто был в моем животе, еще не было лица, голоса, характера. Не было ничего, кроме самого зачатка жизни, и все же…
Я не представляла, как смогу избавиться от него и просто жить дальше.
Резкий звонок в дверь заставил вздрогнуть, вынырнуть из болота тяжелых мыслей, тянувших меня на дно. Я спешно спрятала тест в первое попавшееся место – корзину с бельем, и с тревожно бьющимся сердцем направилась к двери.
Надеялась, что это не Леша. Именно его сейчас видеть не хотелось совсем…
Хотя мне, вероятно, и придется все ему рассказать о четвертом ребенке. И это, без сомнений, осложнит и без того непростую ситуацию между нами, где он до сих пор воображал, что прошлое можно отменить и вернуть все на свои места, как было.
Я широко распахнула глаза, когда обнаружила за дверью Костю. Он стоял, оперевшись ладонью на стену и хмурился так, словно вел сам с собой какую-то мучительную борьбу…
Мы расстались около часа назад: он довез меня до дома, а после, как я думала, уехал к себе. Но, судя по его присутствию здесь… домой он не ездил вовсе.
– Что-то случилось? – спросила с беспокойством, когда он вскинул голову и посмотрел на меня глазами, в которых смешалось такое множество эмоций, что невозможно было понять, что он вообще чувствует.
– Случилось, – подтвердил он одним резким, отрывистым кивком. – У тебя. Я не хотел давить, расспрашивать и все же… просто не могу оставаться в стороне. Прости.
Он извинялся за свое неравнодушие, а у меня губы резко задрожали от того, что рядом с ним, таким надежным и честным, я наконец могла ощутить себя слабой. Хотя бы на несколько мгновений.
Заметив мою реакцию, он решительно шагнул вперед, запер за собой дверь и, разувшись и скинув верхнюю одежду, за руку отвел меня на кухню и бережно усадил на стул.
– Расскажи мне, – попросил мягко. – Ты… заболела?
С дрожащих губ сорвался какой-то задушенный звук, похожий на искаженный смешок.
Я знала, что могу ему сказать. Сказать абсолютно все и знать наверняка: он не отвернется.
И все же… имела ли я право держать его рядом, давая тем самым, быть может, надежду на что-то и зная прекрасно, что на самом деле ничего, кроме этой самой надежды, дать и не смогу?..
По крайней мере, сейчас.
Я вскинула на него взгляд, глухим, осевшим голосом поинтересовалась:
– Зачем ты тут, Костя?
Он легонько приподнял брови, выражая свое недоумение и легкая улыбка коснулась его губ, когда он шутливо произнес:
– Видимо, совсем ты плоха, Кира. Я ведь сказал уже.
Я протестующе мотнула головой, не в силах поддержать этот легкий тон.
– Нет. Почему ты вообще рядом? Снова.
Он дернул плечами, но смотрел при этом прямо и открыто.
– И это я тебе тоже говорил. Потому что не могу иначе.
– Но ты же понимаешь, что я, возможно, никогда не смогу…
Его руки опустились на мои плечи, легонько сжали, погладили, рождая какое-то чувство расслабленности…
– А я разве что-то у тебя прошу?
– Я боюсь, что ты на что-то надеешься.
– Я надеюсь на одно, Кира – что ты больше не выкинешь меня за борт своей жизни. Этого достаточно.
– Но…
Он сжал мои плечи сильнее, заставляя умолкнуть. Сдаться…
– Я взрослый мальчик и сам решу, как мне лучше, ладно? А я уже давно понял – рядом с тобой мне легче, чем без тебя вовсе. Кем бы я при этом для тебя ни был.
Спорить сил не осталось вовсе. Его присутствие успокаивало, утешало, поддерживало. И мне это было отчаянно необходимо.
И если он желал остаться – это был только его выбор.
Костя опустился передо мной на колени – так, что мы оказались лицом к лицу, и, взяв мои руки в свои, снова спросил:
– Расскажешь наконец, что произошло? И не отрицай. Я ведь все видел по твоему лицу.
Во рту вдруг стало так горько, будто слюна приобрела вкус полыни.
В желудке нервно засосало. Да, я могла сказать ему все…
Но почему тогда вдруг стало так страшно?
– Я беременна, – произнесла так тихо, что и сама не была уверена, что сказала эти слова вслух.
Но по слегка побледневшему
