– Ты чего? – ткнул меня в плечо деверь. – Чего ржешь?
– Так, – махнул я рукой, возвращаясь в реальность. – С ума схожу потихоньку.
Валери бежала так, как бегает большинство женщин вдогонку за трамваем. Ножки мельтешат вовсю, а скорости нет. На середине пути остановилась – устала, пошла шагом, покачиваясь на вязком песке. Я напрягся всем телом, готовый вскочить и кинуться ей на помощь, но Глеб, словно почувствовав мой предстартовый мандраж, сжал мне локоть.
– Нормально. Все нормально, дойдет.
Она появилась перед нами, ноги ее тут же подкосились, и она рухнула навзничь.
– Устала… Кругом одни болота! У меня ноги промокли.
Она села и зачем-то принялась стаскивать кроссовки и выжимать шерстяные носки, хотя нам сейчас предстояло идти вброд и, думаю, не только по колено, а может быть, и по горло в воде.
Как перебежал картавый, я даже не заметил. Он шумно протиснулся сквозь кустарник несколько в стороне от проложенной нами тропы, как слепой, пошел к нам напролом; затрещали ветки, потом клацнул лямочный замок, и рюкзак с его плеч упал прямо на Глеба – должно быть, картавый не заметил его в тени куста. Я испугался, как бы у Глеба не сломался позвоночник. Но братишка, который обычно за словом в карман не лезет, промолчал и лишь скрипнул зубами. Мне показалось, что он побаивается картавого.
Адвокат добежал до кустов не менее благополучно. Минут пять мы молча отдыхали, прислушиваясь к однообразному шуму реки, которая крутым виражом огибала песчаный мыс.
Глеб первым поднялся на ноги. Он поторапливал нас. Время летело стремительно, в любую минуту по дороге мог пройти пограннаряд и обнаружить следы под проволочным заграждением, и это, должно быть, волновало Глеба. Я, лишь в самой незначительной степени осведомленный о чувствах брата к сестре, мог только недоуменно развести руками, пытаясь объяснить столь высокую жертвенность Глеба. Он, в чем я абсолютно не сомневаюсь, горячо любит ее и в то же время отправляет со случайными мужчинами в безумное путешествие, где жизнь каждого из нас будет цениться не дороже кусочка лазурита, раскиданного по склонам афганских гор на каждом шагу. Ради чего? Неужели деньги обладают такой громадной властью над людьми, что вынуждают их рисковать самым близким человеком?
Я не удержался и, подойдя вплотную к Глебу, шепнул:
– Не волнуешься за сестричку?
Глеб резко повернул лицо, глянул на меня, но темнота не позволила рассмотреть выражение его глаз. Он ничего не ответил, лишь крепко сжал мне руку, словно хотел сказать, чтобы я не задавал идиотских вопросов.
Я иногда бываю слишком самоуверенным и свои интуитивные мысли принимаю за чистую монету. Неблагодарное занятие – мерить других людей своими мерками. Мне кажется, что ввязывать в рискованную авантюру родную сестру ради денег – грех, а Глеб и Валери, быть может, считают, что именно в безрассудном риске смысл жизни и нет ничего более нравственного, чем рискнуть жизнью ради счастья и благополучия близкого тебе человека.
Размышляя таким образом, я машинально попрощался с Глебом и пошел за адвокатом сквозь кустарник, осторожно принимая из его рук и передавая идущей следом за мной Валери упругие и колючие ветки, которые как будто пытались остановить, задержать нас на этом берегу. Под ногами все сильнее чавкала вода, кусты редели, пока совсем не превратились в чахлые веточки, торчащие из песка. Мы вышли на узкий мыс, заваленный мореными сучьями и бревнами, выкорчеванными когда-то давно и далеко отсюда. Они, сцепившись друг с другом жесткими ветками, были похожи на окаменелых спрутов, преградивших нам путь к воде.
Отсюда до афганского берега, казалось, можно дотянуться рукой. Рамазанов на секунду остановился у самой воды, где река взбила серую полосу застывшей пены, оглянулся и сказал громко, чтобы его можно было услышать на фоне рева:
– Ну что, с богом!
И вошел в воду. Я только сейчас заметил, что на шее у него болтается «калашников». Кажется, наш адвокат включился в серьезную игру. Он поднял автомат до уровня лица и, проталкивая себя через упругий поток воды, бодро пошел вперед. Уже через три шага ее уровень достиг ему пояса. Дно рюкзака сразу вымокло, и я с сочувствием подумал о том, что остаток ночи адвокату придется коротать в мокром спальнике.
Выдержав дистанцию в несколько метров, за Рамазановым вошли в воду мы с Валери. Девушка сжалась, крик застыл в ее горле, она подняла руки, будто они были самой главной частью ее тела и их ни в коей мере нельзя было мочить. Река обернула своими белыми простынями ее ноги и бедра, стала подниматься выше. Я проталкивал себя через реку рядом с ней, держась на шаг выше по течению, будто это могло немного прикрыть ее от бурного потока и облегчить продвижение. Дно было илистым, неровным, и мы то опускались в воду по грудь, то поднимались до колен.
Течение навязывало нам свой маршрут, и Рамазанов все сильнее отклонялся вправо. Я старался идти не за ним, а прямо, чтобы не пропустить песчаную отмель, на которой можно было бы передохнуть. Картавый был далеко от нас, он шел медленно, отдыхая после каждого шага, развернувшись к течению едва ли не спиной. Свой рюкзак, в отличие от нас с адвокатом, он нес на плече.
– Как холодно, как холодно… – повторяла Валери. Подбородок ее дрожал, лицо исказила мучительная судорога. Она смотрела на воду с нескрываемым ужасом, крутила во все стороны головой в поисках спасительной суши и, по-моему, с трудом подавляла в себе инстинктивное кошачье желание вскочить мне на спину.
Не могу сказать, чтобы это купание мне нравилось, но, в отличие от Валери, я не поддавался панике, во-первых, потому, что хорошо знал заранее, на что иду, а во-вторых, потому, что привык к холодной воде, круглый год и в любую погоду купаясь в море. Даже в одежде мне было не впервой окунаться – ежегодно, двадцать второго октября, в мой день рождения, пребывая в состоянии алкогольного опьянения, мы с Борисом прыгаем с пирса в море в костюмах и галстуках. Такая вот у нас странная традиция.
Я вспомнил о Борисе. Представляю, как отвисла бы у него челюсть, узнай он, чем я сейчас занимаюсь вместе со своей дамой сердца. А чем, интересно, занимается он? Мнет бока своим клиентам или заманивает ко мне домой очередную жертву?
Я почувствовал, что начинаю тосковать по дому, по набережной, ревущему осеннему морю, по маленькому и всегда теплому кабинету на спасательной станции, где стоит топчан и всегда пустой холодильник… Обернулся, посмотрел на Валери. Несчастное создание! Отдыхала бы у меня, дышала бы морским воздухом, ходила бы к Борису на массаж… (Стоп, на массаж к Борису ее лучше не пускать. Обойдется и без массажа.) Чего ее потянуло к чертовой бабушке на кулички? Чего ей, молодой, красивой и, в общем-то, безбедной, не хватает в этой жизни? Острых ощущений?
Вдруг Валери хватанула острых ощущений явно с излишком. Внезапно она с головой ушла под воду, наверное провалившись в очередную, более глубокую яму, вынырнула, крикнула, попыталась схватиться за меня, но течение оторвало ее от опоры и потащило вниз. Еще одна волна накрыла Валери с головой, развернула ее лицом ко мне, и я успел увидеть огромные глаза с застывшим в них выражением ужаса и безысходности. Рамазанов был далеко справа, кажется, он уже выбирался на отмель. Картавого я вообще потерял из виду.
